Поднявшись выше по лестнице эволюции, мы находим не так уж далеко от человека другую проделку Природы, на этот раз устраиваемую биологией и железами при участии самих игроков. Это музыкальная комедия, исполняемая тюленями в брачный сезон. Сначала прибывают самцы, именуемые «быками», собирающиеся на своей излюбленной скале или части побережья. Они делают свои заявки, отстаивая их в шумных потасовках или кровавых битвах, и сильнейшие получают лучшие места. Через месяц приплывают самки — их называют «коровами», — не отдавая этим должного их изяществу и быстроте. Каждая самка может сделать свой выбор, или же какой-нибудь папаша загоняет ее в свой гарем. К сожалению, выходит так, что некоторые особенно сильные, храбрые и красивые быки захватывают больше самок, чем полагается, и когда соперники пытаются похитить какую-нибудь русалку, закипают новые бои. В конце концов более слабые самцы изгоняются, и на их долю приходится холостая жизнь без любви.
При этом любопытно, что все коровы беременны с прошлого года, и они проводят месяц-другой на стойбище, наблюдая сражения самцов, а затем рожают; после этого они уводят своих младенцев в воду, чтобы научить их плавать. Пока они находятся в море, победоносные быки остаются дома, защищая свои владения. Но поскольку у холостяков нет своих владений и им нечего охранять, то они пускаются в море и присоединяются к дамам, устроившим там свои ясли. Таким образом, в конечном счете эти холостяки получают все удовольствия, тогда как старые быки должны оставаться дома и заботиться о своем недвижимом имуществе. Вот как обстоит дело у тюленей, а у людей зачастую пишут романы, используя не столь богатый материал.
По-видимому, классиков читали и большие обезьяны. Орангутаны вышли прямо из Кама-Сутры и занимаются своей половой жизнью, свисая с деревьев. Они могут выдумать больше акробатических позиций, чем целый полк индийских философов. Более романтичны бабуины — они занимают промежуточное место между тюленями и тем, о чем писали Флобер и Стендаль. Большой папаша держит у них гарем, оставляя тем самым множество молодых людей без всякого утешения. Эти холостяки околачиваются по обочинам сераля, и как только большой папаша недоглядит, какой-нибудь Паппио
[177] начинает делать авансы одной из его затворниц. Она вполне готова удовлетворить таких обожателей, и если большой папаша не заметит ничего, то природа берет свое, и любовники расстаются довольные друг другом. Но если папаша окажется поблизости и их поймает, то леди прибегает к уловке. Она сразу же отрывается от своего возлюбленного и бросается наземь, испуская возмущенные вопли и показывая на своего Ромео. Смысл ее визга в том, что «эта большая обезьяна меня изнасиловала»
[178]. Тогда большой папаша говорит: «Ах, вот что он сделал?», и пускается в погоню за любовником, который устраивает ему основательную лесную пробежку по закоулкам. Между тем гарем остается открытым настежь, включая девицу, начавшую игру в «Изнасилование», и в этот момент другие холостяки, так долго поджидавшие в своих убежищах, являются и сходятся со всеми самками, которые к этому готовы [10].
Биологический смысл этих гаремных сцен у тюленей и бабуинов состоит в распространении генов. Это доставляет эволюции разнообразие и, тем самым, служит полезной цели. Если бы каждый самец опекал свой гарем так, что никто другой не мог бы до него добраться, то получилось бы прямолинейное наследование, и оба вида могла бы постигнуть участь динозавров. Между тем распределение благ с помощью этих холостяцких проделок обеспечивает перекрестное оплодотворение и изменчивость. Возможно, что человеческий род начался именно по той причине, что наши обезьяньи предки играли в «Изнасилование» или в игру «Не будем терять времени, пока старик буйствует», и мы не должны презирать эти обезьяньи проделки, потому что без них нас могло бы и не быть.
Конечно, все это может быть не так забавно для папаши-бабуина или человека, полагающего, что бабуинам следовало бы иметь лучшую мораль, а может быть, даже носить набедренные повязки, но у всех остальных нет причин смотреть на это с важностью и негодованием. Именно важность и негодование вызывают войны, и если бы только кто-нибудь рассмеялся, то солдаты обеих сторон скоро перестали бы друг в друга стрелять. В этом состоит даже признанный закон химической войны. Каждая сторона знает, что если бы ей удалось каким-нибудь газом довести противника до смеха, то она выиграла бы войну, а если бы рассмеявшаяся сторона отплатила тем же — война сама собой прекратилась бы. A это, с военной точки зрения, еще хуже, чем победа одной из сторон
[179]. Таким образом, если некто более тебя исполнен важности и негодования, то он может быть праведнее тебя, но причинит больше неприятностей, чем ты. Конечно, когда тюлени и бабуины разразятся смехом по поводу своих игровых проделок, то игры у них прекратятся, и у них установится более справедливый и мирный образ жизни, без всяких оскорблений и обид. Но пока они не рассмеются, их игры будут продолжаться, и точно так же обстоит дело у людей.
Что такое игра?
Человек, в конечном счете, есть просто усовершенствованная медуза, и многие из человеческих «произвольных» действий и реакций не более свидетельствуют о свободной воле, чем у низших животных, от которых он произошел. У низших животных, таких как колюшки, «игры природы» — это автоматические реакции, почти целиком запрограммированные в генах. Поднимаясь выше по лестнице эволюции до тюленей и бабуинов, мы видим, что они все больше учатся путем подражания и опыта. Психологические игры человека, построенные на взаимодействиях, в значительной степени программируются родителями, но это программирование имеет столь же решающий характер, как автоматическое генетическое программирование у кур. Человек — самое свободное из животных, но жизненный сценарий и вытекающие из него игры все же делают его жертвой великой шутки, сыгранной с ним неизбежными силами эволюции. Вопреки нашим упованиям и нашей иллюзии сознания, мы преуспеваем немногим лучше поэта, идущего навстречу радуге с поднятыми к небу глазами и простертыми руками, но обреченного поскользнуться о кожуру банана или что-нибудь хуже.
Проанализируем теперь «игру курицы» и «игру колюшки». В каждом из этих случаев есть приманка, которая представляется игроку чем-то одним, но в действительности предназначена для чего-то другого. Яйца служат для того, чтобы выводить цыплят, но курица соблазняется сидеть на них, потому что они прохладны. Они как раз подходят к тому, что ее беспокоит, то есть к ее горящей груди. Но как только она остывает, природа производит переключение, и выигрышем является выводок цыплят. Самец колюшки заманивается охранять гнездо и мальков, когда они выглядят как икра. Это подходит к его потребности в это время, поскольку эта потребность — голод. И снова природа поворачивает переключатель, так что в момент, когда у него открывается рот, стая мальков уплывает, оставляя его разочарованным: выигрыш от него ускользнул.
