И необходимость без конца созваниваться и всё согласовывать с федералами из CDC в такой обстановке ужасно бесила, но она быстро усвоила, что так было, есть и будет всегда. Отправляешь туда уведомление по email с точным указанием времени и темы звонка, оттуда приходит подтверждение с электронными адресами двадцати сотрудников CDC, которым направлена копия твоего сообщения. В адресах стандартно значатся лишь инициалы, так что имен большинства собеседников Черити так никогда и не узнала. Во время самого звонка разговаривать приходилось с дежурным экспертом CDC по вспышкам менингита в незримом присутствии на линии неведомого числа молчаливых слушателей, которых было никак не меньше десятка. «Жутчайшее ощущение, — сказала она. — Будто попал в допросную из полицейского сериала: тебе кажется, что с тобой беседуют тет-а-тет, а оказывается, что ты за полупрозрачным стеклом, из-за которого за тобою следят и тебя выслушивают еще человек двадцать. Вот эксперт и разговаривает с тобою так, что быстро понимаешь: он играет на публику за стеклом». После каждого созвона она заглядывала на их официальный сайт CDC.gov и по их путаным организационным диаграммам пыталась вычислить, что за люди их прослушивали или хотя бы из каких они подразделений, — но тщетно. Это была просто некая незримая публика, прячущаяся за непроницаемыми извне стенами башни из слоновой кости. Да и сами эти телефонные разговоры вызывали у нее лишь раздражение своей бессодержательностью. «Они там только и делают, что занимаются ментальной мастурбацией, — говорила Черити. — Ментальная мастурбация — это же важнейшее понятие, если разобраться. Это когда ты битый час перетираешь по кругу одно и то же и решительно ни о чем в итоге не договариваешься. Но в конце таких сеансов связи от меня всякий раз требовалось принять то или иное решение».
Первым решением было организовать обязательное обследование студентов на предмет выявления заболевания. Черити проинструктировала медицинское сообщество Санта-Барбары о необходимости брать анализы на менингококк у всех без исключения молодых пациентов с жалобами на повышенную температуру. «Тревожно не за самих людей с легкими симптомами, — говорила она. — Страшно за тех, кого они могут заразить, и ужасно представить, что будет, если допустить начало экспоненциального роста [заболеваемости]». Пока CDC толок воду в ступе, менингококковую инфекцию выявили еще у трех студентов UCSB. Клиническая картина при этом выглядела по-разному. Одному из троих, жаловавшемуся только на сыпь, поначалу ошибочно поставили диагноз «ветряная оспа»; двум другим — с насморком и температурой — «ОРВИ», безо всякого разбирательства относительно возбудителя. «Все трое жили в разных местах и предположительно друг с другом не контактировали, — вспоминала главврач UCSB доктор Феррис. — Было реально трудно понять, как и откуда взялись эти разрозненные случаи». А всего через несколько дней университетской клинике пришлось открывать горячие линии для приема звонков от паникующих родителей и негодующих граждан Санта-Барбары, требовавших запереть всех студентов (двадцать тысяч) по их комнатам.
Черити ночами не спала, всматриваясь в нарисованную ею маркером на белой доске схему социальных отношений инфицированных студентов UCSB. Поверх нее она вывела заголовок «Перекрестное опыление». Термин этот она, как и многое другое, позаимствовала из арсенала доктора Хоси. «Очень удобное выражение, когда не хочется называть „секс сексом“ и выяснять, кто из них с кем и когда им занимался, — сказала она. — Но мне же, грубо говоря, нужно было вычислить, кто с кем успел поделиться инфицированной слюной и где они ею делились». Судя по всем признакам, главным рассадником служила «греческая система». Черити решила немедленно закрыть все эти студенческие братства и сестринства от «альфы» до «омеги» и прописать их 1200 членам профилактическое средство. «При вспышке менингита B на медикаментозную профилактику остается очень узкое временно́е окно, — объяснила она, — а тут еще и выходные на носу. Нужно было обработать всех и разом, иначе патоген просто продолжил бы беспрепятственно распространяться».
Она связалась по телефону с главным начальником из CDC и его молчаливой свитой. Тот выразил категорическое несогласие с ее намерением вмешаться, заявив, что в таких ситуациях ничего не следует предпринимать вовсе. «Более того, — вспоминала Черити, — на самом деле он сказал: „Такое решение не обосновано никакими данными“. Я ему сказала: „О-о, действительно, не было таких прецедентов, вот данных и нет“». Она обрисовала ему составленный ею план: проредить общежития, временно расселив часть студентов по гостиницам; отменить тренировки и соревнования местных студенческих команд; провести поголовную вакцинацию одобренной в Европе вакциной, которая по каким-то причинам до сих пор не утверждена FDA. «Этот тип из CDC ответил: „Мы этого делать не будем, а если вы сами намерены так поступить, пишите расписку, что берете всю ответственность за принятое решение на себя и действуете вопреки нашему мнению“», — вспоминала Черити. При последующих звонках в CDC с ней говорили всё более по-хамски. После очередного такого звонка Пейдж Бэтсон не выдержала и сказала своей начальнице: «Доктор Дин, я в жизни не слышала, чтобы люди из CDC смели хоть с кем-то разговаривать в таком тоне!» Но в итоге на кампусе проигнорировали мнение CDC и сделали всё в точном соответствии с рекомендациями Черити. «Скорее, это был даже жесткий приказ, — рассказывала доктор Феррис, — и мы с таким никогда раньше не сталкивались. Но после того, как она пресекла всяческие сборища и провела всеобщую профилактику, больше ни одного случая выявлено не было». От начала и до конца доктору Феррис и всем ее подчиненным было ясно, что в CDC крайне недовольны действиями доктора Дин. «Из CDC только и твердили: „Нет никаких доказательных данных в поддержку столь жестких мер“. Ну а откуда взяться „доказательным данным“, если вспышки инфекционного менингита случаются от силы раз в четыре года?»
Корень поведения CDC был прост: страх. Они не желали санкционировать каких бы то ни было действий из опасения, что на них же потом и возложат вину за всё, что может пойти не так. «Они нам посылали ясный месседж: „Мы умнее и хитрее вас, вот мы и не будем встревать в это дело, рискуя лишиться головы; вам надо — вы и суйте голову под топор“, — рассказывала Черити. — Они со мной даже спорить принимались о том, как детки ведут себя в студенческих братствах и сестринствах. Будто я сама не была в свое время президентом Каппа Дельта!» В разгар кризиса Черити наконец уяснила, что именно от нее требуется для ублажения высшего органа по борьбе с инфекционными заболеваниями. «Случилось это, когда они прямо сказали: „Если что-то из этого сработает, вы даже не узнаете, что именно, — вспоминала она. — Вам нужно проделывать всё поочередно, одно за другим, и собирать доказательства“. То есть они хотели, чтобы я занялась изучением этой вспышки менингита, сбором данных, а я хотела ее просто пресечь в зародыше. Моя цель — остановить распространение болезни — не совпадала с их целью. Им хотелось понаблюдать за происходящим как за научным экспериментом по распространению болезни в студенческом кампусе. Ну я им и ответила в том духе, что: „Вы смеетесь или издеваетесь? Тут парню только что ноги ампутировали“».
Черити так и не довелось узнать, какие именно из предпринятых ею комплексных мер остановили болезнь; но она доподлинно знала, что в совокупности им это удалось. Для нее единственным по-настоящему важным было именно то, что распространение болезни получилось сдержать. Работа врача санитарно-эпидемиологической службы — для нее, по крайней мере, — как раз и заключалась в том, чтобы раз за разом тушить пожары по мере поступления сигналов о возгораниях. Правил или процедур, которые предписывали бы ей определенный порядок действий, во многих случаях, с какими ей приходилось сталкиваться, попросту не существовало: на практике ситуация обычно разительно отличалась от чего бы то ни было случавшегося ранее. Если бы она всякий раз дожидалась сбора доказательной базы, достаточной для публикации в научных журналах, все сражения проигрывались бы без боя. Ценой потери конечностей, а то и жизней всех этих детей. И решения ей приходилось принимать, быстро просчитывая в уме все возможные варианты, но не так, как это делает азартный игрок за карточным столом, а, скорее, как командир взвода перед тем, как скомандовать «в атаку!». У нее никогда не бывало на руках всех желательных и даже необходимых для принятия единственно верного решения данных — таких, чтобы ими всегда можно было впоследствии оправдаться, заявив: «Я просто делала то, что диктовали имеющиеся в моем распоряжении цифры».
