Ей позарез хотелось в медицинскую школу именно Тулейнского университета. В четыре другие ее брали без проблем, а в Тулейне поставили в очередь ожидания свободных мест. На их веб-сайте она увидела, что университет прямо-таки кичится разнообразием своего студенчества. Она написала письмо, адресованное «декану приемной комиссии», с рассказом о том, где и как воспитывалась, и вопросом, учился ли у них когда-либо кто-либо с такой предысторией, как у нее. «Я же реально была родом из самого натурального нищего белого отребья чисто орегонского пошиба. И больше мне похвастаться было нечем», — рассказывала Черити. В конверт она вложила горстку шоколадок, которые ловко обрезала, придав им очертания штата Орегон. «Ответ последовал по телефону в тот же день, когда шоколадки дошли до адресата, — вспоминала Черити. — Позвонила женщина из приемной комиссии. Сказала: „Звоню не потому, что вы так уж сильно его растрогали своим посланием, а просто с предложением зачислить вас на освободившееся место в Медицинской школе Тулейнского университета. Вы согласны?“».
Церковные старейшины — пусть и без радости, а скрепя сердце, — благословили ее на отправку в Новый Орлеан на условиях, что она вернется в Джанкшен-Сити по окончании университета, поедет же туда только под присмотром молодого мужа, которого они ей подобрали и утвердили. Так двадцатидвухлетняя Черити оказалась в сопровождении незваного мужа в чужом и насквозь изъеденном пороками городе на правах конкурентки медиков-недоучек, переведшихся из всяких Гарвардов и Стэнфордов. Первый семестр она закончила в числе лучших в своем наборе. Муж настрочил церковным старейшинам кляузу, что жена всё время пропадает на учебе. «И мне тоже сказал, будто я нарушаю заповедь повиновения мужу, так много работая, — вспоминала Черити. — И они с ним согласились. Они повелели мне учиться не ниже среднего, но и ни в коей мере не лучше. Не высовываться». После того как она и второй семестр завершила на «отлично», старейшины отправили ей письмо, в котором приказывали подать заявление на отчисление из медицинской школы и немедленно вернуться в Джанкшен-Сити.
Тут ей было о чем подумать — без всяких шуток. Она ведь по-прежнему испытывала религиозный трепет перед старейшинами. «Поначалу я действительно считала, что поставлена перед выбором между добром и злом и нахожусь на распутье дороги, ведущей в рай или ад», — рассказывала она. Но по здравом размышлении Черити просто сообщила мужу, что подает на развод. И муж ушел, а взамен него пришло письмо от старейшин церкви. «Там было сказано, что я отныне мертва для них», — вспоминала она. Для церкви не было хуже греха, чем развод, но тут дело усугублялось еще и тем, что Черити отлучали не только от церкви, но и от всей общины. Разом обрубали ей все связи с друзьями, делали немыслимо напряженными отношения с родными. «И тут я решила: „А раз так, то и черт со мной! Стану врачом, гореть мне в аду“», — сказала она. После этого ей дважды в месяц стал сниться «венчальный сон», как она его назвала. Ей снилось, будто в день свадьбы она идет с женихом по проходу к алтарю и внезапно остро осознаёт, что это ошибка. Так быть не должно, это не ее мужчина. И она тут же объявляет об этом и покидает церковь. «Ведь это то самое решение, на принятие которого у меня в свое время не хватило смелости, — сказала она. — Зато во сне я его осуществляю раз за разом».
Будучи двадцатитрехлетней студенткой-медиком, Черити осталась по жизни одна и в полном отрыве от всех, кого знала до восемнадцатилетнего возраста. На том и подошла к концу Часть I ее мысленного списка преодоленных жизненных трудностей. Разве дано ей тогда было знать, что Часть II этого списка окажется такой, что волосы дыбом встали бы от ужаса у кого угодно, кроме нее самой? Однако же она не считала свой список ни «черным», ни подобием «жалобной книги». Во всяком случае, ко времени назначения заместителем главного врача штата Калифорния всю предысторию своей жизни Черити полагала необходимым введением к ее новой главе.
Ее любимым библейским персонажем всегда был Давид. В юности на долю Давида выпали устрашающие столкновения со львами и медведями, но он вышел из них окрепшим и ловким. И отвага была, возможно, главным из наработанных им смолоду качеств; сама Черити считала отвагу не просто свойством характера, а истинным боевым искусством. Она была благодарна за все те страхи, которые жизнь принуждала ее преодолевать, вероятно, не в меньшей мере, в какой, по ее мнению, Давид должен был быть благодарен медведям, выступавшим в роли его спарринг-партнеров в ходе подготовки к решающей битве с Голиафом. «Тот список из двадцати препятствий, которые я преодолела, как раз и объясняет, почему я хороший санитарный врач, — сказала она. — Это поверженные мною медведи и львы».
На свой сорок второй день рождения Черити традиционно составила новый список задач для решения в следующие двенадцать месяцев. Ей, как всегда, предстояло взбодрить себя новой историей своей жизни, предназначенной для рассказа самой себе. Множество мутных и тревожных вещей произошло в Калифорнии за первый год ее пребывания в должности заместителя главного врача штата. Работа эта оказалась отнюдь не лишенной драматизма. Но Черити, судя по всем отзывам, с нею справилась на отлично — и вроде бы стояла первой в очереди на должность главного врача Калифорнии, как только та освободится. Губернатор Джерри Браун уступил место губернатору Гэвину Ньюсому, который освободил от должности доктора Смита, главврача штата (собственно, и пригласившего ее в заместители). Четыре месяца Черити устраивала для Ньюсома образцово-показательное шоу в надежде, что всё сложится к лучшему, но затем Ньюсом по случаю выписал из Нью-Йорка свою ставленницу по имени Соня Энджелл. Доктор Энджелл была известным специалистом по хроническому ожирению и диабету, но никак не по борьбе с инфекционными заболеваниями.
Ее прибытие серьезно добавило Черити беспокойства в свете того, что ей недавно довелось пережить в Санта-Барбаре. Американское общество было, по ее ощущению, совершенно не готово к встрече с тем, что ей теперь представлялось неминуемым. «В США в реальности не существует системы охраны здоровья населения как таковой, — сказала она. — Единая линия обороны отсутствует, а есть лишь пять тысяч дотов, в каждом из которых сидят случайные люди, назначенные по усмотрению выборных чиновников».
И вот теперь Черити сидела в спальне за составлением ежегодного списка единолично принятых ею решений и мучительно переписывала эти резолюции на оборотную сторону фото бабушки, висевшего у нее над столом в Сакраменто. Дело было 21 декабря 2019 года. Вот уже несколько месяцев ее мучил неотвязный вопрос, зачем она вообще сюда приехала, — но тут Черити вдруг охватило то самое предощущение неизбежного. Некое колыхание сродни тому, что было перед самым началом оползня в Санта-Барбаре. «Начинается же всегда с единичного случая среди жуткой тишины», — сказала она. Все ее предыдущие «резолюции» на бабушкином портрете за все пятнадцать лет до этого касались сугубо ее личных целей: «Снова сесть за пианино». «Не склеить ласты на новой работе». «Съездить наконец в Африку». Список на следующий год она начала с какой-то столь же глубоко личной цели. А затем во второй строке у нее вдруг само собой начерталось пророчество: «Ну вот и началось».
Часть II
6. «Красный телефон»
Узнавал он об этом как все — из новостей. Допуска к данным о новых вспышках у него не было, никаких противоэпидемических вмешательств от него не ждали. Зато у Джо Де Ризи была новейшая лаборатория в Калифорнийском университете в Сан-Франциско (UCSF) и разработанное там чуть ли не волшебное, по его мнению, оружие для охоты за новыми вирусами. Сам Джо называл свою лабораторию «выставкой оборудования штучной работы». Что же до последнего супероружия, которое они там сварганили, — для него как раз подыскивали подходящий испытательный полигон.
