По завершении ответов на вопросы Джо под конвоем вывели из зала, чтобы он не подслушал какой-нибудь секретной информации. И тут он осознал, что Джейсоны, задав ему массу вопросов — от банальных до риторических, — так и не сподобились спросить его о главном: как использовать эту новую технологию для обезвреживания будущих вирусов? Ведь природа дала вирусам большую фору в противоборстве с людьми. «Они заточены под преднамеренное внесение ошибок в свой генетический код, — сказал Джо. — Они эволюционировали так, чтобы вносить и вносить эти ошибки. И эти ошибки дают им колоссальное преимущество за счет беспрецедентной эволюционной гибкости». Перед нами встала острая необходимость обрести способность реагировать на эту сильную особенность вирусов и научиться столь же быстро улавливать и понимать изменения в них.
* * *
Именно после той первой вспышки нового коронавируса телефон Джо и превратился в подобие горячей линии, удостоившись за это прозвища «красный». «Мы, можно сказать, прославились благодаря той истории с SARS, и к нам стали обращаться при каждом чихе, — вспоминал он. — Если сами всё перепробовали, а диагноз неясен, — тут же звонили нам». Эти сигналы SOS он подразделял на две широчайшие категории. Первая включала звонки от биоэкологов, обеспокоенных перспективой полного вымирания целого вида или, как минимум, обширной популяции. Причем речь всегда шла о видах животных, не представлявших коммерческого интереса. Например, о змеях.
В начале 2009 года Джо получил письмо от женщины, приложившей к нему свое фото в объятиях огромного удава. «Слышала, что вы ловец вирусов», — написала она в первых строках, а затем объяснила, что на фотографии — ее служебное животное. Звали его «мистер Ларри». Короче, ветеринар, пользующий мистера Ларри, узнал из какого-то интервью с Джо об изобретенном им чипе для выявления вирусов и рассказал ей об этом. Вот она и хотела бы попросить его, если возможно, расследовать с помощью этого чипа, что за таинственная новая болезнь в последнее время выкашивает змей по всей планете, пока эта зараза не отняла у нее мистера Ларри.
Из этого письма Джо почерпнул, как минимум, два абсолютно новых для себя факта. Во-первых, он понятия не имел, что бывают «служебные удавы», а во-вторых, впервые услышал о массовой гибели змей от неведомой новой болезни. «Я подумал: „Вау, да это же просто безумие какое-то“, — вспоминал он. — Решил оставить письмо на видном месте у себя на столе на весь год, если понадобится. Жуткое письмо, вообще-то». Джо любил науку. Также он считал, что науку во многих отношениях понимают неправильно, по крайней мере в той трактовке, в какой ее преподают детям. Ведь фактически научный прогресс часто описывают как нечто холодное и стерильное. Ученый-одиночка или группа ученых выдвигают некую гипотезу, придумывают способ ее проверить, и гипотеза либо подтверждается и становится открытием некой новой истины, либо нет. Джо же считал, что ученых необходимо побуждать к рассмотрению предмета изучения абсолютно непредвзято — так, будто они не имеют ни малейшего исходного представления о том, за чем наблюдают. «Бывает, что время и место требуют каких-то гипотез, — сказал Джо, — а бывает, что гипотезы неуместны и несвоевременны, и тогда саму мысль о них нужно выбросить из головы». Он также полагал, что только тот, кто смотрит на вещи непредвзято и объективно, безо всяких априорных предположений относительно того, что именно может предстать его взору, — только тот и способен усмотреть то, чего до него никто и никогда не видел. «Это и есть тайна науки, покрытая мраком, — сказал он. — Если взглянуть по-настоящему свежим взглядом на великие открытия, — ладно, может быть, не в астрофизике, но в медицине и биологии точно, — выяснится, что за ними не нужно было далеко ходить — достаточно было отступить на один-два шага назад до точки наблюдения, откуда есть шанс увидеть нечто новое». Наука — лишь средство удовлетворения любопытства, считал он. Прогресс часто начинается с того, что кто-то и где-то усматривает нечто неожиданное и говорит себе: «Хм, странновато».
И вот это «странновато» в исполнении Джо звучало не как проявление вялого интереса, а как прелюдия к детективному расследованию. В конце концов любопытство и в этом случае взяло верх и заставило его выложиться по полной. Он позвонил ветеринару мистера Ларри.
— Правду говорят, что змеи нынче дохнут от какой-то загадочной болезни? — спросил он.
— А то нет, — ответил ветеринар таким тоном, будто только ленивый был не в курсе. — Серпентарии зоопарков по всему миру опустошены подчистую.
«Тогда я заглянул на YouTube и ввел поисковый запрос „моя змея заболела“, — сказал Джо. — Тут же одно за другим посыпались видео со всего мира. Что бы это ни была за болезнь, змеи от нее буквально сходили с ума. Вы, кстати, видели когда-нибудь свихнувшегося питона?»
Он быстро увлекся выяснением причины змеиной панзоотии. За пять лет, минувших с той поры, когда лаборатория Де Ризи помогла идентифицировать вирус — возбудитель SARS, арсенал имеющегося там оружия для охоты за вирусами весьма расширился. На смену полукустарному при всей его принципиальной новизне «вирочипу» пришли большие и шустрые аппараты геномного секвенирования с еще более фантастическими возможностями. Вместо ополаскивания предметного стекла жидким генетическим материалом вы теперь просто загружали материал в волшебную машину и ждали от нее результата вычислений, что это такое. Машина сама дробила генетический материал на фрагменты и, по сути, выдавала вам миллион нарезанных кусочков пазла. Оставалось лишь определить их принадлежность, сверив с такими же фрагментами нуклеотидных последовательностей, хранящихся в базе данных GenBank. «Вирочип» в свое время позволял Джо идентифицировать лишь фрагменты вируса, налипшие на него. Новая машина давала ему возможность также вычленять и изучать фрагменты генетического кода, которые ранее нигде не встречались. Допустим, ему прислали генетический материал пациента, госпитализированного с неведомой болезнью. Теперь он мог спокойно идентифицировать и отложить в сторону все здоровые фрагменты, поскольку геном человека изучен полностью. Оставшиеся же куски генетического кода оказывались именно теми, происхождение которых нужно было установить, поскольку человеку они точно не принадлежали. И это были не обязательно вирусы. Они могли относиться и к бактериям, и к любым иным микробам, какие только могут завестись в человеческом организме. Оставалось лишь сравнить их со всякой всячиной, данные о которой хранятся в GenBank. «Вроде как просто берешь эти детальки и отправляешься с ними на гигантский склад пазлов, — сказал Джо, — и там отыскиваешь для каждой набор, из которого она выпала».
С выявлением возбудителей болезней человека новая технология справлялась блестяще. То же самое касалось и любых других биологических видов, чей геном был изучен от и до. Змеи к таковым не относились. «Интересно, нашлись бы желающие профинансировать глобальный проект „Геном питона“? — сказал Джо. — Ясное дело нет!» Вечно всё приходится делать самому. И Джо с командой аспирантов съездил в Сан-Франциско, где при океанарии сумели уберечь от новой напасти какого-то удава, взял пробу крови у этой здоровой особи и занялся, по сути, складыванием пазла «гено́м змеи». По завершении секвенирования генома здоровой особи он сразу же скормил чудо-машине генетический материал змеи, издохшей от таинственной болезни, — чтобы отсеять всё лишнее. «Весь смысл этой охоты в том, чтобы отделить змеиное от незмеиного, а затем посмотреть, что именно из незмеиного губит змею», — сказал Джо. Выяснилось, что в тканях змей, погибших от таинственной болезни, действительно присутствует ранее не встречавшийся вирус. Однако Де Ризи и всю лабораторию весьма озадачила его принадлежность к семейству аренавирусов, которые раньше поражали в основном грызунов и в редких, но воистину тяжелых случаях — людей. В частности, аренавирусы являлись возбудителями лихорадки Ласса, бразильской геморрагической лихорадки и еще нескольких экзотических, но смертельно опасных тропических заболеваний. У змей аренавирусной инфекции раньше никогда не выявляли.
