Еще более странным было присутствие в последовательности нового аренавируса змеи сегмента, ранее не встречавшегося ни у одного известного науке аренавируса, зато присутствовавшего в последовательности вируса Эбола. «То есть мы обнаружили на самом-то деле древнейшего предка вируса Эбола, — сказал Джо. — Современным змеям он достался в наследство от динозавров».
Среди вирусологов принято придерживаться сформулированных еще в конце XIX века критериев проверки гипотезы о том, что выявленный микроорганизм действительно является возбудителем изучаемого заболевания. Эти критерии получили собирательное название «постулаты Коха» в честь немецкого врача, первым озаботившегося их проработкой. «Единственный способ доказать, что вирус действительно является возбудителем заболевания, — выделить его в чистом виде и ввести в стерильных условиях в организм заведомо здорового животного, — объяснил Джо. — Если такая инъекция приведет к развитию заболевания, это и будет для всех неоспоримым доказательством, что вы нашли возбудителя». Для доказательства того, что выделенный ими вирус действительно является причиной мора удавов и питонов, им нужно было для начала вырастить в лаборатории достаточно обширную колонию этого пращура Эболы, затем раздобыть где-то заведомо здоровых удавов и питонов и, наконец, инфицировать их этим вирусом. Последнее оказалось едва ли не самым трудным. Африканскому питону не сделаешь внутривенную инъекцию вируса за неимением подкожных вен. Однако сердце-то, как оказалось, есть и у этого гада, — прямо туда и решено было впрыскивать заразу. Тут выяснилось, что змеиное сердце, в отличие от человеческого, в буквальном смысле не знает покоя, а перемещается вверх-вниз по длинному телу змеи. Для внутрисердечной инъекции вируса в итоге потребовалась целая бригада в составе самого профессора и двух ассистентов: один обвивает змею смертельной хваткой, второй доплеровским радаром отыскивает змеиное сердце, а третий вонзает в него иглу.
Между прочим, это оказалось и вполне годным тестом на лояльность дипломников и аспирантов. В лаборатории Де Ризи в роли подручных публика собирались самая разношерстная — биологи, химики, узкие специалисты любого профиля, медики всех мыслимых и немыслимых специальностей. Всех их роднило одно — готовность на всё и ко всему. «Я стараюсь набирать людей самых разноплановых, — говорил Джо. — Но тем, кого мы привлекаем, должно быть присуще главное — желание запрыгнуть на борт судна, ничуть не сомневаясь в правильности этого выбора». Профессор с учениками вкололи аренавирус множеству питонов и удавов. И те исправно заболевали в точности с такими же симптомами, о которых сообщали тогда из зоопарков всего мира. На долю пресмыкающихся и серпентариев выпала великая удача: теперь зоопарки помещали вновь прибывших на карантин и имели возможность проверить их на вирус, прежде чем допускать в общество других змей. Не исключено, что повезло и людям, поскольку, если бы змеиный вирус вдруг сподобился выработать способность перекидываться и на двуногих, у вирусологов был теперь наготове его доподлинный код и они знали бы, с чем бороться.
Вишенкой на торте открытий лаборатории Де Ризи стал тот удивительный факт, что древний прародитель вируса Эбола, будучи на сто процентов смертельным для удавов, с питонами обходился щадяще в том плане, что подавляющее их большинство, переболев, выздоравливало. «Питоны — древнейшие представители змей, а удавы — новая ветвь, — сказал Джо. — Так и вышло, что змей из древнего мира вирус родом из той эпохи особо не донимал, а змей из относительно нового мира — выкашивал». Вот он и подумал: не потому ли питоны выживают после инъекций, что у них на генетическом уровне сохранился выработавшийся в древности иммунитет к вирусу типа Эбола? И в развитие этой мысли: а не питоны ли были бессимптомными носителями вируса Эбола до того рокового дня, когда он перекинулся на человека? «Вычисление вида-резервуара какого-нибудь коронавируса — игрушки по сравнению с этим, — сказал Джо. — Никто и никогда так и не выяснил, откуда взялась [лихорадка] Эбола. Все зоопарки Африки перевернули вверх дном — но так и не нашли того животного».
Оставалось два пути поиска разгадки этой тайны. Менее приятным из них был вариант снарядить экспедицию в Африку за дикими питонами с последующим их обследованием на вирус Эбола. С одной стороны, могло оказаться, что это и есть искомая популяция-резервуар; с другой, если бы у отловленных особей вируса не обнаружилось, это отнюдь не означало бы, что гипотеза неверна. Вдруг их просто ловили не в тех лесах? «Такая уж это штука — наука, — сказал Джо. — Отрицательный результат — конечно, тоже результат, но он мало что дает для понимания. Ничего нового из него не почерпнешь». Более обещающим, по его мнению, подходом, было бы просто взять живого и здорового питона, инфицировать его настоящим вирусом Эбола и посмотреть, будет ли вирус реплицироваться в его организме и, если будет, выживет ли питон.
Тут, как это частенько случалось в лаборатории Де Ризи, выяснилось, что сказать проще, чем сделать. Доступ к живым образцам вируса Эбола оказался под столь строгим запретом, что никаких исключений не предполагалось даже для самого любознательного охотника за вирусами, которому не терпелось вколоть его в сердце питона. Джо едва не утонул в болоте затяжных переговоров с какими-то людьми в Форт-Деррике, штат Мэриленд, где находится секретная лаборатория Института медицинских исследований инфекционных заболеваний сухопутных войск США, занимающаяся изучением биологических угроз. Та самая, из застенков которой в 2001 году благополучно сбежал возбудитель сибирской язвы. В той же лаборатории в свое время работал ученый, покончивший с собой в 2008 году после того, как следствие указало на него как на единственно возможного отправителя писем с возбудителем всё той же сибирской язвы, унесшей в результате данного спама жизни пяти американцев. Но в любом случае это была единственная в США лаборатория, способная выполнить запрос Джо и предоставить образцы, необходимые для продолжения вирусологического расследования.
Там согласились, что полезно было бы выяснить, из какой гавани в мире животных выплыл вирус Эбола. Но также военные полагали, в пересказе Джо, что «это безумный эксперимент на свою задницу». Месяцы ушли только на то, чтобы довести переговоры до уровня предметного обсуждения. «Они нас просто загоняли по всем своим деревьям принятия решений, прорабатывая в деталях самые страшные сценарии развития событий, — вспоминал Джо. — Так вот они добрались до ветви номер двенадцать и — гадом буду! — слово в слово — говорят: „А что будет, если инфицированная вами змея с живым вирусом Эбола внутри выберется из клетки и ускользнет из лаборатории в ваше отсутствие?“». Тут уже Джо не выдержал и огрызнулся: «Армию на уши поставите — и будете за нею бегать». В конце концов пугливое руководство жуткой военной лаборатории согласилось принять все риски на себя. Доблестный ученый военврач собственноручно вонзал в сердца питонов иглы с живым вирусом Эбола. Змеи не только не передохли, но даже и не чихнули ни разу. Короче говоря, даже одомашненные питоны соответствовали первому критерию выявления природного резервуара вируса. Итак, змеи от сожительства не страдали; оставалось проверить, насколько успешно в их организме самовоспроизводится вирус Эбола. Армейская лаборатория взялась и дальше следить за судьбой вируса в организмах змей, но толком ничего отследить не успела, поскольку тут ее как раз и закрыли за «систематические нарушения правил биобезопасности и отсутствие гарантий нераспространения, соразмерных риску», как витиевато значилось в докладе CDC Конгрессу. Так эта тайна и остается неразгаданной по сей день. «Жаль, что не удалось тогда довести дело до конца, — сказал Джо. — Безопасность, конечно, превыше всего… Но проблемы-то у них возникли никак не из-за моих змей».
