Более десяти лет эти семеро врачей всякий раз оказывались вместе при возникновении биологической угрозы. Ближневосточный респираторный синдром
[41], лихорадки Эбола и Зика
[42]: к борьбе со всеми этими вспышками они так или иначе были причастны, оставаясь при этом за кулисами. Из бурных потоков телефонных звонков и электронных писем они выуживали сведения, необходимые для составления общего представления о происходящем, и пытались понять, что именно может сделать каждый из них для того, чтобы повлиять на ситуацию и спасти человеческие жизни. Их кружок можно было бы принять за тайное общество, если бы его глава не демонстрировал радостной готовности делиться своими мыслями и планами со всеми желающими. Даже название их кружку — «Росомахи»
[43] — придумали не они сами, а их бывший коллега по Белому дому. Один раз назвал их так — и приклеилось.
Письмо с упоминанием нового коронавируса Картер отправил не только Ричарду, но и пяти остальным врачам-«росомахам». А затем пропал со связи. Товарищи терялись в догадках. Картер же по рассеянности просто забыл поставить их в известность, что они с женой отправляются в долгое и неспешное автомобильное путешествие в далекую глухомань, где их сын предпочел сыграть свадьбу. Вскоре шестеро остальных не на шутку встревожились из-за его исчезновения. Ведь Картер всегда первым из них бросался грудью на амбразуру вспышки нового заболевания, чтобы нутром ощутить его природу, — примерно так, как он прочувствовал и осмыслил пандемию гриппа 1918 года. Ведь формально у него не было ни эпидемиологического, ни вирусологического, ни какого-либо иного профильного образования. Зато он обладал острым нюхом на данные и умением выжимать из них максимум осмысленной информации. С началом любой вспышки Картер сразу же возвращался к своим истокам — в реанимацию. Был у него удивительный дар: при кризисе он успевал вычислить, что происходит в организме пациента, и вмешаться, пока еще не поздно. «Большинство наших звонков начиналось с вопроса: „Картер, ты-то что думаешь по этому поводу?“ — вспоминал Дуэйн Канева, служивший в январе 2020 года главным врачом Министерства национальной безопасности. — Он же у нас вроде как главный дока во всем этом».
На девятый день молчания Картера, 18 января, в мире по-прежнему практически не обращали внимания на локальную, как тогда казалось, вспышку ОРВИ в Китае. Всемирная организация здравоохранения заверяла, что «не имеется данных, которые подтверждали бы устойчивую передачу [вируса] от человека к человеку», а китайские власти не стали отменять полномасштабные массовые новогодние гуляния
[44] с буфетами даже в Ухане, где они собрали в одну толпу сорок тысяч обширных семейств, включая родню со всей страны. А от Картера — по-прежнему ни единой весточки; пришлось Джеймсу Лоулеру заступать на его место. «По неподтвержденным данным, в Ухане еще 17 случаев, — написал он остальным. — Вот я и занялся прикидками в духе Картера. Какова вероятность, что нам видна лишь самая верхушка, а на самом деле эта штука намного больше и серьезнее того, что нам показывают?»
В тот день китайцы опубликовали статистику заболеваемости впервые после более чем недельного перерыва. Общее число случаев выросло с сорока пяти до шестидесяти двух, и практически все они были зафиксированы в Ухане. За пределами Китая между тем уже выявили два случая заболевания среди прибывших из Уханя — один в Таиланде, другой в Японии. Указав на это, Лоулер и задался вопросом: какова вероятность того, что в самом Китае заболевших действительно меньше сотни, если двое пассажиров уже успели вывезти инфекцию из Уханя за границу? И тут же по-картеровски прикинул в столбик на обратной стороне какого-то конверта вероятность такого события: она вышла смехотворной с научной точки зрения и повлекла за собой фантастически глубокие выводы. Наколенная народная эпидемиология в действии выглядела следующим образом.
Начал Лоулер со статистики пассажиропотоков: за 2017 год (более свежих данных не нашлось) из Китая за границу был перевезен 131 миллион пассажиров. Население Уханя составляет 11 миллионов жителей, что чуть меньше 1 % от общей численности народонаселения КНР. Однако горожане выезжают за границу чаще сельских жителей, а потому Лоулер предположил, что и жители Уханя путешествуют по миру чаще среднестатистического китайца. Затем он путем несложных расчетов оценил, что в среднем за две календарные недели из Уханя за границу отправляется порядка 15 000 пассажиров. Затем он предположил, что вероятность наличия коронавирусной инфекции у выехавших за границу и оставшихся в Ухане в целом одинакова. «Согласно моей оценке вышло, что к середине января в Ухане было никак не менее 3000 случаев, — написал он. — И это без поправки на то, что среди выехавших наверняка было не двое, а намного больше инфицированных. Понятно же, что выявили не всех».
Забавный вышел подход к проблеме: вжиться в образ Картера Мехшера и представить, как бы он за нее взялся. Подходя к решению любой задачи по-картеровски, можно было не беспокоиться о точности ответа. Ведь действительно, по сей день никому не известно точное число инфицированных в Ухане по состоянию на 18 января 2020 года, но все согласны, что их было как минимум на порядок больше, чем официальная цифра в 62 человека. (В марте 2020 года гонконгский специалист по математическому моделированию эпидемиологической обстановки опубликовал статью с оценкой в 1000–5000 инфицированных уханьцев по состоянию на 23 января.) Но тут важно было не задерживаться на неизбежно неточных оценках уровня заболеваемости, а сразу же переходить к этапу более нужному и важному — изучению патологии, а главное — лечению пациентов в критическом состоянии. Именно здесь «Росомахи» были нужнее всего. Им следовало закрепиться на этом плацдарме, откуда с уверенностью заявить о том, что они скорее правы, чем нет, даже если отчасти и заблуждаются. И, быстро захватив этот плацдарм, можно было переходить к активным действиям.
