В ночь на 26 января китайские власти объявили о 2700 новых случаях и еще восьмидесяти умерших. «Мысленно вернулся к H1N1 2009 года, — написал Картер в шесть часов того же утра, — и припомнил, как мы взяли за основу модели (мысленный киносценарий) развития событий при Великой пандемии 1918 года, причем главный урок, который я тогда извлек, заключался в том, что на будущее нужно быть аккуратнее и держать в голове не одну-единственную модель (мысленный сценарий), а целый ряд — и все эти фильмы прокручивать параллельно. И, однако же, снова едва не угодил в ту же ловушку, зациклившись на сей раз на SARS. И ведь я даже реально поднял данные по H1N1 2009 года, но проглядел в них самое главное. А этой ночью вдруг наконец усмотрел». А усмотрел Картер следующее: в то время как показатели смертности на ранней стадии новой вспышки SARS совпадали с данными шестилетней давности, темпы роста заболеваемости и распространения инфекции были многократно выше и близки к динамике свиного гриппа. «У нас кино не про SARS. И патологоанатомы тоже заверяют, что это больше похоже не на SARS, а на H1N1».
Выглядело это так, будто он завел несмышленый вирус в примерочную и подбирал ему одежку в размер. Так, скорость распространения H1N1 новому вирусу подходит — берем. Эта новость была одновременно и хорошей, и плохой. Хорошим в ней было то, что смертоносность вируса явно завышена, поскольку множество людей переносят инфекцию бессимптомно. Плохим аспектом этой новости был тот факт, что новым вирусом в итоге заразится огромная масса людей и число его жертв на порядки превысит количество жертв исходной версии SARS. Это Картер осознал в полной мере, ознакомившись с найденными им результатами исследования CDC, где были постфактум оценены масштабы не выявленной и не учтенной в свое время заболеваемости свиным гриппом 2009 года. Цифры там фигурировали невероятные. На каждый выявленный случай приходилось от восемнадцати до сорока неучтенных. Тогда он задался вопросом: а что, если и сейчас органы здравоохранения во всем мире выявляют лишь один случай из восемнадцати — сорока? «Вчера было зафиксировано 2700 новых случаев и восемьдесят смертей, — писал Картер. — Теперь предположим, что в реальности случаев в 18–40 раз больше. В таком случае в реальности заболело от 48 600 до 108 000 человек». При этом 80 летальных исходов следует соотносить с куда меньшим числом инфицированных, имевшимся пару недель тому назад; для вычисления летальности вируса без знания этой цифры не обойтись. Картер снова прибег к грубым арифметическим прикидкам, приняв коэффициент репродукции вируса в пределах от двух до трех, то есть что еженедельно число инфицированных самое меньшее удваивается, а самое большее утраивается. «Соответственно, двумя неделями ранее число случаев могло составлять от 1/4 до 1/9 от 48 600–108 000, то есть — где-то в пределах 5400–27 000, — писал он (скорее всего, просто проделывая все эти вычисления в уме). — Итого имеем 80 смертельных исходов в числителе, 5400–27 000 потенциально инфицированных в знаменателе с поправкой на двухнедельную давность, что дает нам оценку показателя летальности инфекции на уровне от 0,3 % до 1,5 %. Понятно, что всё это в самом грубом приближении».
У него не было ни малейшей иллюзии относительно научности его выкладок. Он просто пытался составить достаточное представление об этом вирусе для того, чтобы начать принимать какие-то решения и понять, как с ним быть и что делать. К примеру, он мог бы дать рекомендации руководству Медицинского управления Министерства по делам ветеранов относительно того, как подготовить крупнейшую в стране систему стационаров к массовому наплыву пациентов. И всем другим «росомахам» также нужно было определиться и принять аналогичного рода решения — и чем скорее, тем лучше с точки зрения предстоящей борьбы за человеческие жизни. Мэтт Хепберн, к примеру, почти десять лет возглавлял элитную лабораторию Управления перспективных исследовательских проектов Минобороны (DARPA), специализирующуюся на быстрой разработке вакцин
[48]. Ему важно было знать, стоит ли переориентировать силы столь мощного ведомства на погоню за коронавирусной вакциной. Для взвешенного суждения ему, как и другим «росомахам», приходилось теперь практически всецело полагаться на коллективный разум их группы, формировавшийся не без влияния пытливого таланта Картера Мехшера. «Мы знали, что все эти материалы не для публикации, — сказал Картер. — Мы просто пытались как можно быстрее смекнуть, что за чертовщина вообще происходит. Так, чтобы можно было приступать к действиям. Мы всё это делали не для федерального правительства. Мы делали это друг для друга».
Однако игнорировать федеральное правительство они могли разве что на словах. На деле же они внимательно следили за его действиями, начиная с эвакуации на родину американцев из Уханя. Первую партию вывезли 29 января на Резервную базу ВВС США им. Марча в округе Риверсайд, Калифорния; вторую в начале февраля раскидали по четырем другим местам, включая базу Национальной гвардии на окраине Омахи; все эвакуированные проходили на этих базах двухнедельный карантин. До гвардейской базы в Омахе было рукой подать от Глобального центра медицинской безопасности, куда помещали на лечение американцев с таинственными новыми инфекциями, а возглавлял его не кто иной, как Джеймс Лоулер. Он-то и обнаружил — к несказанному своему изумлению, — что CDC не планирует проверять прибывших на новый вирус при отсутствии симптомов. Все иностранцы проходили тестирование перед вылетом из Уханя, и в CDC считали, что этого достаточно. В Германии, Австралии и Японии, где не настолько доверяли китайским тестам, всех вывезенных из Уханя сограждан в обязательном порядке проверяли на коронавирус, — и у 1–2 % прибывших, включая множество бессимптомных, он обнаружился, хотя в Ухане перед вылетом его не выявили. Лоулер позвонил в CDC и попросил разрешения протестировать американцев, помещенных на карантин в минутах езды от его больницы, — хотя бы просто ради спокойствия совести относительно того, что оттуда не выйдут на волю по-прежнему бессимптомные вирусоносители. «Данные в пользу именно двухнедельного карантина крайне неубедительны, — сказал он. — Имеются подтвержденные случаи с инкубационным периодом до трех недель. Я считал, что нам нужно было бы проверять всех на инфекцию и при поступлении, и при выписке с карантина, чтобы никто не потащил ее дальше». У них в центре уже был готов собственный тест на основе разработанного и официально утвержденного ВОЗ, и никакой помощи от CDC им не требовалось — только санкция.
Из CDC Джеймсу Лоулеру прислали эпидемиолога. Они всё обсудили, и тот сказал, что ему нужно будет доложить в Атланту и всё там согласовать. «На следующий день звонит он мне чуть ли не в панике, — вспоминал Лоулер. — Оказывается, там обо всем донесли на самый верх [директору CDC Роберту] Редфилду, а тот сказал: „Не сметь!“ — Я спрашиваю: „Почему?“ — А он мне отвечает, что это будет считаться „экспериментом над заключенными“. Ничего себе, если учесть, что все эти семьдесят пять американцев на карантине были не просто согласны, а упрашивали проверить их на вирус, но нет: из CDC пришел строжайший запрет». И Лоулеру оставалось только гадать, в чем реальная причина отказа CDC. Боялись испортить статистику заболеваемости и навлечь на себя неудовольствие Дональда Трампа? Или опасались, что выявление вируса у бессимптомных пассажиров на карантине выставит их на посмешище с установленным ими же правилом тестировать только людей с симптомами? Или просто стыдились или тревожились из-за того, что кто-то другой, а не CDC будет проводить тестирование? Если так, то почему сами не проводят сплошное тестирование прибывших? Вне зависимости от причины пятьдесят семь граждан США так и отбыли срок в четырнадцать суток на карантине в Омахе, после чего были отпущены на все четыре стороны, так и не узнав, есть у них инфекция или нет и не представляют ли они угрозы для окружающих. «Нет никакой гарантии, что эти пятьдесят семь человек с борта из Уханя не понесли вирус дальше», — подытожил Лоулер.
