Зимринг изучил переписи населения и пришел к выводу, что в 1880 году свыше 70 % работников в американской торговле отходами родились в Европе, причем большинство было из Ирландии, Польши и Германии. Конечно, львиную долю составляли еврейские иммигранты из Восточной Европы, для которых в дополнение к перечисленному у Зимринга действовал еще один фактор: из-за антисемитизма евреям запрещали другие виды торговли. Многие поселились в городах Восточного побережья, включая Нью-Йорк. Фактически, согласно одному исследованию, к 1900 году 24,5 % евреев Нью-Йорка так или иначе были связаны с мусорным бизнесом. Мой прадед Эйб Ледер приехал в Галвестон (Техас) в начале XX века из России, однако его опыт не отличался от описанного Зимрингом опыта еврейских предшественников конца XIX века, работавших на Восточном побережье США. Уровень образования и этническая принадлежность не давали ему возможности заниматься другой деятельностью в известном своим антисемитизмом Миннеаполисе, и он начал собирать те вещи, которые солидные местные жители не хотели держать в своих домах. Дело могло приносить неплохой заработок: моя бабушка, вторая из пяти детей Эйба, любила вспоминать, что бар-мицва
[16] ее старшего брата Морта была оплачена трудом, который она с братьями и сестрами вложили, чтобы «отчистить» железо от старого медного водопроводного оборудования.
И моя бабушка, и ее отец, и Леонард Фриц согласились бы с описанием Зимрингом того, что требовалось для торговли утилем в Америке XIX века: «Ассоциации со скверной мешали заняться этим бизнесом многим местным уроженцам, у которых имелись другие перспективы. Идентификация и сбор вторсырья были непростыми и неприятными занятиями. Успешный сбор утиля включал разбор куч мусора и умение выделить ценный материал. Работа требовала тяжелого физического труда на городских свалках, отвалах заводов и в других местах, которые считались негигиеничными и вредными для здоровья».
Зимринг писал о прошлом американской торговли утилем, однако он вполне мог бы говорить о Китае XXI века и миллионах сборщиков отходов в больших городах, разъезжающих на больших медленных трехколесных велосипедах с небольшими прицепами. Посторонним людям такие «велосипедисты» должны казаться разрозненными и неорганизованными. Но остановите одного, как сделал я в конце сентября 2011 года на одной из улиц Пекина, и вы узнаете интересные вещи. «Торговля мусором контролируется людьми из провинции Сычуань», – остановил свой велосипед человек с морщинистым лицом в клетчатой флисовой кофте. В Сычуани, которую отделяет от Пекина 1,5 тыс. километров и столько же субкультур, есть свой язык и собственная кухня, а люди, приехавшие из нее в Пекин, – такие же иммигранты, как мой прадед, приехавший из России в Миннеаполис. «Сборщики вторсырья – они все из провинции Хэнань, – добавляет он, упоминая еще одну далекую провинцию с собственным языком. – А торговцы, покупающие наши вещи, из провинции Хэбэй».
Вместе со мной стояла Чэнь Ливэнь, молодая исследовательница из Green Beagle – пекинской некоммерческой экологической организации, которая тратит много времени на выяснение способов повысить экологическую сознательность в Пекине: «А пекинцы? Разве они не заинтересованы в сборе мусора?»
Сборщик взглянул на улицу и на полицейского, смотревшего на него. «Нет, – ответил он. – Молодым такая работа неинтересна. Их интересуют большие вещи».
Я рассказал Ливэнь о своем друге, родившемся в провинции Хунань. Когда он был маленький и не хотел делать уроки, родители, желая пристыдить, говорили ему: «Вырастешь – станешь мусорщиком».
Ливэнь покачала головой: «Некоторые из мусорщиков хорошо зарабатывают. Лучше, чем люди, делавшие уроки».
Не стоит и говорить, что Леонард Фриц особо уроками не занимался. Но то, чего он не получал из книжной премудрости, он добирал с помощью смекалки на свалке.
В начале нашего разговора он вспомнил 12 сентября 1931 года – это была суббота и первый день Рош ха-Шана, еврейского Нового года
[17]. Он хорошо помнит дату, поскольку Коротышка – еврей, основной покупатель утиля у бродяг со свалки, – в тот день не работал. В отсутствие наличных от Коротышки самые завзятые алкоголики свалки занервничали. Девятилетний Леонард, который располагал заработанной летом суммой в 12 долларов 45 центов и рано узнал мир, отправился к отцу с вопросом, преследовавшим старьевщиков с начала промышленной революции: «Если мы купим вот это, сможем ли мы это продать?»
Отец Леонарда сказал да, и девятилетний Леонард Фриц принялся за дело. «У меня была очень целеустремленная группа пьяниц, которые в тот день продали бы за никель
[18] вещь, стоящую доллар, – говорит он мне. Затем, осознав, что может выглядеть не особо хорошо – девятилетка, обчищающий алкоголиков, – добавляет, оправдываясь: – Ну, я не скажу, что совершил плохую сделку, но и у меня самого денег было тогда немного, чтобы щедро платить».
Скупив у пьяниц утиль, Леонард с отцом потратили те выходные, относя собранное в местный пункт приема, и продали все за $36
[19] – почти утроив свои инвестиции. «Мы никогда не видели в жизни столько денег, – вспоминает Фриц. – И в условиях Депрессии это стало очень соблазнительным бизнесом». Отец тотчас же отправил Леонарда и его братьев и сестер на другие свалки скупать утиль и перепродавать его. Особого дохода дело не приносило – скажем, дома у семьи не имелось канализации – однако Леонард вспоминает, что они были счастливы, будучи самыми богатыми среди бедных.
В 1938 году Фриц уже не рылся на городских свалках рядом с бродягами. Теперь он трудился на отвалах сталелитейного завода – один или с парой товарищей, нанятых отцом. Он больше не тратил время на поиск бутылок, банок и костей, а искал остатки от сталелитейного производства. Ход был ловкий. Бизнес торговца металлоломом зарождается именно на заводских отвалах, а не на городских свалках. И в то время, и сейчас производство и другой крупный бизнес создают больше отходов, чем домовладельцы. И в отличие от лома домовладельцев эти отходы обычно рассортированы по сортам и видам металла еще до вас, следовательно, не приходится сидеть на ступеньках подвала, отделяя железо от латуни, как делала моя бабушка с родственниками перед бар-мицвой Морта. А еще лучше то, что килограмм алюминия из дома можно собрать за неделю, а фабрика может выкинуть его за минуту. Вот почему вместо походов из дома в дом в поисках тысячи килограммов алюминия, пригодных для продажи в переплавку, умный собиратель металлолома ищет фабрику, которая даст ему тысячу килограммов за один раз, даже если ему придется за них заплатить.
Однако, как вскоре выяснил Леонард, способность начинающего собирателя металлолома заработать на жизнь на свалке или где-либо еще прямо пропорциональна тому, желает или не желает кто-нибудь купить добытое им. Когда Леонард Фриц начинал, сталелитейные заводы выбрасывали отходы и остатки от производства на отвалы. Сюда попадали песок, кирпичи и кусочки стали, отбитые в процессе производства. Больше всего было тонких чешуек, которые образуются на поверхности горячей стали по мере ее остывания.
