Что будет с 99 тоннами породы, в которых уже не останется меди? Как утверждает Twin Metals, часть вернется в землю, однако неизвестная доля останется на поверхности, подвергаясь воздействию дождя и снега.
Twin Metals обещает подземные разработки – по методу так называемого блочного обрушения. На первый взгляд, блочное обрушение выглядит неплохим компромиссом: шахтеры получают свою руду, а заповедник на поверхности остается нетронутым. Но в реальности все происходит иначе. В какой-то момент поверхность осядет в получившееся пустое подземное пространство и ландшафт существенно изменится. Реки и ручьи могут потечь в другую сторону; могут образоваться новые озера. Но в этом все и дело: никто не знает наверняка. Одно известно точно: уникальный характер этого природного ландшафта навсегда изменится.
Мы с Ианом возвращаемся к машине и едем дальше по Спрюс-Роуд, где рядом с границей BWCAW идет заготовка леса. Свежесрубленные бревна складывают на грузовики-платформы, оставляя только отходы. Но Иан просит меня посмотреть дальше, на две выкрашенные в красный цвет, торчащие из земли трубы высотой по грудь. «Пробное бурение, – говорит он. – Таких мест вокруг сотни. Ищут самое богатое место для рудника».
В проекте Twin Metals не задействованы китайские компании (это совместное предприятие канадских и чилийских фирм), но именно китайский спрос обеспечивает уверенность в создании копей. Пока Twin Metals исследует северную Миннесоту, китайцы уже «роются» в крупнейших и вызывающих споры медных залежах. В Афганистане разработка месторождения Айнак грозит исчезновением древним буддистским изображениям. В Мьянме медные копи, которыми управляют китайские военные, уничтожают старые сельскохозяйственные угодья, что вызывает массовые протесты.
Позвольте уточнить: удвоение американского экспорта медного металлолома в Китай не остановит разрушительную тенденцию. Но оно может в какой-то степени снизить спрос на первичную медь.
В любом случае вся добытая китайцами первичная медь, появившаяся из-под земли, будет конкурировать с импортным металлоломом, а также с металлоломом, который китайцы производят в больших количествах сами. Но если отрезать доступ к импортному медному лому, то спрос на медь из рудников только вырастет – включая спрос на разработки в таких местах, как Спрюс-Роуд.
Китайский Фошань – живая альтернатива рудникам, которые однажды появятся где-то около Спрюс-Роуд. Это не самый чистый промышленный город, который я видел, но – в отличие от буровых площадок рядом со Спрюс-Роуд – он не оставляет у меня ощущения огромной личной утраты. Как бы то ни было, из Фошаня я всегда уезжаю бодрым.
* * *
Последние 20 лет значительная часть металлолома из США и Европы шла в Фошань, где находится отель «Фонтенбло». Но если вы сегодня поедете по надземной трассе, рассекающей город, вы не увидите с эстакады груд металла, не говоря уже о дыме от сжигания проводов и печах без вентиляции. Этого не потерпят люди, которые живут в новых высотных зданиях города. Вы увидите только недостроенные дома и торговые комплексы, забитые ресторанами и мелкими мастерскими, которые продают строительные товары.
Сегодня вам придется свернуть с автострады на узкие улицы, а затем на еще более узкие проулки Наньхая. Дома здесь в один-два этажа, и каждый окружен высокой кирпичной оградой. Но если вам повезет или вас пригласят, то откроются какие-нибудь ворота и вы увидите кучи обломков металла размером с мяч для бейсбола или для гольфа
[41]; аккуратные штабеля проволоки; машины, сортирующие по размеру куски порезанных автомобилей; а еще рабочих, которые медленно проверяют эти куски, разделяя их по типам металла. Вы находитесь в Фошане, но уже более чистом и более здоровом, где зарплата рабочих за десять лет выросла вчетверо, а самые богатые компании, занявшиеся бизнесом переработки раньше всего, владеют капиталами в сотни миллионов.
Несмотря на улучшения, одно в Фошане изменится еще не скоро: ручной труд китайских рабочих, который важен для утилизации расточительной роскоши потребителей из Соединенных Штатов и других развитых стран. В 2011 году я побывал на площадке, где рабочие разбирали старые алюминиевые шезлонги, привезенные с какого-то теплого курорта. С одной стороны – груда бело-голубого нейлона, содранного с металлических рам (потом его продадут переработчикам пластика), и женщина, которая провела вечер за его срезанием. С другой стороны – мужчины с плоскогубцами и долотами, они занимались отделением стальных винтов и креплений, «загрязнявших» более дорогой алюминий. Рядом шел аналогичный процесс – с алюминиевых сетчатых дверей снимали стальную сетку. Действие может казаться бессмысленным, безжалостным и даже бесчеловечным, но с точки зрения бизнеса это чистая прибыль: алюминий, загрязненный сталью, почти ничего не стоит, такой металл нельзя отправить в переплавку ни в одну печь. Но если отделить сталь – дело другое. В зависимости от ситуации на рынке алюминий может стоить $2 за фунт (больше $4 за килограмм).
Джо Чэню, невысокому любезному американцу тайваньского происхождения, за 70. Он торговец металлоломом. Джо сажает меня в свой «мерседес» – я приглашен на обед, который он дает для нескольких мексиканских экспортеров вторсырья, и теперь мы скользим через Фошань на встречу с ними. Уровень жизни и зарплаты в Мексике немногим выше, чем в Китае, но у Китая перед Мексикой есть преимущество: растущая экономика. Так что крайне бедная Мексика отправляет свой утиль на китайские фабрики.
Джо понимает динамику этой торговли. В 1971 году он начал ездить по Соединенным Штатам, разыскивая металлолом для отправки на тайваньские базы, принадлежавшие его родственникам. «Я летал, я ездил. Я ходил без договоренности, и меня кучу раз выгоняли. Сегодня мы тут, а завтра в следующем штате».
Он специализировался на низкосортном ломе: провода с изоляцией, которые приходилось чистить или сжигать, старые нагреватели, где нужно отделять медные и алюминиевые части, двигатели, счетчики воды и прочие устройства с большим содержанием металла – их приходилось вручную разделять на составные части. Такой лом когда-то обрабатывали в США (в частности, в подвале у моего прадеда и прабабушки), но повышение стоимости труда сделало этот процесс экономически неоправданным, а экологические санкции закрыли очистительные и плавильные фабрики, способные решить вопрос химическим способом. К тому времени, когда в бизнесе появился Джо, большую часть подобного металлолома можно было только хоронить на свалках.
Экспорт у Джо пошел настолько хорошо, что в начале 1980-х у него появились средства на создание собственной базы металлолома в Гаосюне (Тайвань), он назвал ее «Тун Тай». Однако Тайвань тоже развивался, и по мере повышения доходов общество и правительство становились все менее терпимыми к сжиганию и свалкам, связанным с индустрией металлолома. Между тем по мере развития тайваньской экономики работники с зарплатой в $100 переходили в разряд рабочих с зарплатой в $500 и были готовы присоединиться к среднему классу. «Вы больше не могли найти себе рабочих, – говорит мне Джо. – Они не хотели этим заниматься!»
