По подъездной дороге мы проезжаем мимо полуприцепа-платформы, на которой лежит ротор шредера размером с бревно. «Пойдет в Китай, – говорит мой собеседник, когда мы едем мимо. – Нет, в Эквадор, – поправляется он. – Этот пойдет в Эквадор».
Он паркует свой кроссовер у маленького одноэтажного здания рядом с куда более внушительно выглядящими складами, и мы выходим наружу. «В Эквадоре сейчас работает один из моих сотрудников, – объясняет Скотт. – Он и помог организовать эту сделку. Для Китая у нас есть другие детали».
Здесь тихо. Я смотрю вниз на глубокую длинную долину, простершуюся со стороны Мексики, но там нет ничего, кроме редких мерцающих огней. Затем обращаю внимание на механическое жужжание, которое разливается в раннем утре. Звук неглубокий, скорее тенор, но звучит деловито. «Это печь», – негромко поясняет Скотт.
Мы проходим через погрузочный док в производственное помещение размером со стадион, его на миг озаряет оранжевым светом, а затем в нем снова воцаряются коричневый и серый. Высоко над нами – светильники в треугольных ореолах; мужчины в касках снуют вокруг куч песка и металлических рам размером с чемодан; в таком огромном пространстве они кажутся миниатюрными. Я останавливаюсь около одной из рам: в ней находится форма для трех колоколообразных молотов для шредера. Напротив лежат еще несколько форм, но они покрыты черным песком и дымятся. Я хочу получше их рассмотреть и подхожу поближе, но Скотт советует мне поостеречься: они только что отлиты и потому горячие.
Когда мы отправляемся в литейный цех, я замечаю большой металлический котел, а рядом с ним – длинный стальной ящик, формой и размерами напоминающий корыто для скота. Он заполнен округлыми чушками металлолома.
– Возвращенные молоты, – сообщает Скотт.
– Бывшие в употреблении?
– Да. Мы часто их берем обратно после срока службы. Переплавляем в новые. Части от камнедробилок тоже берем.
Когда-то заостренная колоколообразная форма теперь расплылась, выступы сгладились. После износа молот выглядит просто тяжелым, но уже не опасным. Отработал свое. По словам Скотта, каждая тонна стали, измельченная в шредере, приводит к стиранию из-за износа одного килограмма литой стали – в основном в молотах, но сказывается и на других частях. Проще всего представить себе, что каждый «Фольксваген-жук» массой в 1 т во время уничтожения отрывает от шредера 1 кг – если хотите, 2,2 фунта плоти
[84]. В конечном счете молоты изнашиваются очень сильно и их приходится менять.
Я шагаю мимо ящика с бывшими в употреблении молотами и натыкаюсь на ящики, заполненные кусками дробленого металла, – несомненно, их братья-близнецы лились с конвейеров OmniSource несколько месяцев назад на глазах у нас с Кристиной. Отдельно от шредера изуродованные и ржавые фрагменты не кажутся чем-то особенным – просто металл, усыпанный белыми пятнышками известняка. В печи известняк соединится с примесями в металле и в итоге уберет их из расплава. Сегодня же этот ящик высыплют в печь, переплавят металл и получат новые отливки – возможно, молоты. «Сталь, которую вы видите, пришла от нашего собственного шредера», – замечает Скотт. Речь идет об одном из самых первых измельчителей, работающих еще с 1960-х, и Скотт гордится тем, что поддерживает его в действующем состоянии. «Это как семейный топор, – шутит Скотт. – Вы меняете топорище. Вы меняете лезвие. Но он по-прежнему остается тем же самым старым семейным топором».
Я оглядываю колоссальное серо-коричневое помещение, и мне приходит в голову, что вокруг и есть в каком-то смысле Зеленый Рай, где оборудование для утилизации превращается в новое оборудование для утилизации; измельченные автомобили преобразуются в средства, с помощью которых будут измельчать следующие автомобили. Передо мной решение проблемы, до сих пор непонятной большинству американцев: как избавиться от автомобилей таким образом, чтобы максимально использовать их повторно.
Алтон Ньюэлл родился в 1913 году в семье бедных издольщиков
[85], которые перемещались между Калифорнией и Оклахомой; их тяжелая жизнь во многом напоминала жизнь Джоудов из романа «Гроздья гнева»
[86]. Одно время, работая во фруктовых садах, они путешествовали караваном из трех машин, разбивали общий лагерь и организовывали общее питание. Когда автомобили ломались, их чинили, используя доступные детали, найденные на автосвалках. Неудивительно, что подростком Ньюэлл нанялся на работу на свалку в Санта-Ане (Калифорния), специализировавшуюся на «разборке» автомобилей.
Конец 1920-х годов был многообещающим временем для начала бизнеса по утилизации автомобилей. Американцы только начали осознавать угрозу первого поколения автомобилей, прошедших свои последние мили. В стране появились тысячи предприятий, занимавшихся разборкой, в основном за пределами крупных городов; они принимали автомобили бесплатно или за небольшую плату. В очень редких случаях они могли заплатить за машины. Легкие деньги: в большинстве автомобилей всегда оставалось несколько полезных деталей, которые можно было снять, восстановить и перепродать. Трудность представляли (как быстро выяснили первые утилизаторы) 80 % автомобиля, сделанные из стали.
Теоретически сталь вполне годится для вторичного использования. Но в отношении автомобилей – не всегда. С точки зрения сталелитейного завода автомобиль – не чистая сталь, а сложное сочетание стали, обивки, резины, стекла, цветных металлов (то есть не сплавов железа) – например, алюминия, цинка и меди. Многие из материалов – особенно медь – при плавке вместе со сталью в печи изменяют свойства стали, и та становится непригодной. Конечно, можно вручную удалить из стали большую часть загрязняющих веществ, однако такой труд отнимает много ресурсов. Большинство людей, кому хватает на жизнь, заниматься подобной работой не станут.
Компания Newell Recycling из Атланты (ею сейчас управляет дочь Алтона Ньюэлла) заявляет на своем сайте, будто в свое время Алтон мог в одиночку с помощью топора разобрать целый автомобиль всего за десять часов. Многие утилизаторы машин – включая Алтона Ньюэлла, который приобрел бизнес в 1938 году, – обнаружили, что как минимум часть проблем можно решить с помощью коробка спичек и бензина. Обивка, напольное покрытие, коврики превосходно горят, а оставшееся после их сжигания гораздо проще отделить от того, что не горит и не плавится. Способ ни в коем случае не идеальный – ведь никому не понравится жить там, куда идет дым от горящей машины (просто попробуйте), но и сталелитейные заводы не особо принимают обожженный металлолом.
