У Генри есть для них интересное предложение: он хочет покупать компьютерные чипы-микросхемы до того, как оттуда будет добыто золото в печально известных токсичных мастерских Гуйюя. У него есть клиент в Японии, который желает очищать чипы там. Все предприниматели кивают: Гуйюй специализируется на извлечении золота из чипов, однако тут нет технологий для эффективного получения других благородных металлов, включая платину и палладий. Вот почему японцы уже минимум десять лет занимаются покупкой золотосодержащих микросхем. Местные торговцы, понимая невозможность конкуренции с японскими технологиями, радостно берут на себя роль разборщиков и поставщиков чипов в Японию. Это не похоже на выкидывание; это выглядит настоящей отлаженной цепью поставок. Тут нет ничего необычного. Индийские утилизаторы электроники по той же причине экспортируют большое количество электронного лома на очистительные предприятия в Бельгию: высокотехнологичные предприятия смогут больше добыть (и больше заработать денег) из компьютерных чипов, извлеченных работниками в развивающихся странах.
Ланч не затягивается надолго, и вскоре мы возвращаемся на автостраду, ведущую на север, в Гуйюй. Нас сопровождает молодой утилизатор и торговец, которого я назову Гэ. Ему нет и 30, он симпатичен и похож еще на мальчишку. Он не выглядит человеком, участвующим в чем-то, именуемом токсичной торговлей. Он любезен, а искренность намерений свойственна юности. Он понятия не имеет, что я журналист, и я внезапно ощущаю укол вины за обман.
Во время езды никаких событий не происходит; по большей части шоссе идет вдоль побережья. Мы минуем рыбацкие деревушки, лодки и буи, отмечающие положение сетей; бензоколонки, ремонтные мастерские и стоянки для грузовиков с присоседившимися «Макдоналдсами». На полпути Генри просыпается, смотрит на мой старый Samsung и говорит:
– Окей, посмотри на этот телефон. Наверное, это 1999 год. Это Samsung, – его глаза загораются. – Так что для вас это может быть и лом. Но я знаю, поскольку это 1999 год, я знаю, что там определенный вид микросхемы, который я могу продать за определенную цену. Я знаю, что экран, возможно, имеет какую-то другую цену. И может быть, я знаю, что у памяти тоже есть какая-то цена. Так что я могу увидеть в нем больше ценности, чем вы.
– Кто это покупает?
Он смеется.
– Любой, кто хочет повторно использовать микросхему! Многим компаниям, которые производят бегущие рекламные вывески, нравятся такие старые чипы. Они могут очень долго их использовать.
Иными словами, чип из моего старого телефона Samsung можно вынуть и пересадить в какую-нибудь бегущую рекламу где-то в канзасской закусочной, и он будет помогать объявлять о специальных дневных предложениях для ланчей. Статус для него, конечно, пониже, чем работа с электронными таблицами, браузерами или играми, но все же явно лучше, чем разделка на золото, медь и кремний.
– А сколько лет можно использовать повторно микросхему для такой рекламной вывески? – спрашиваю я.
– Трудно сказать, – отвечает Генри. – Может, лет пятнадцать.
Такой вариант мне нравится больше, чем измельчение и переработка.
По словам Генри, для торговцев Гуйюя настоящую рентабельность обеспечивает именно повторное использование, а не стоимость самого металла и пластика. Утилизаторы Гуйюя покупают старые телефоны тоннами, и цены могут колебаться в районе 1–2 центов за одно устройство, золото, медь и пластик в котором стоят, возможно, несколько центов. Но если, как говорит Генри, в старом телефоне обнаружится микросхема, которую можно продать производителю вывесок за $10? Тогда это особо выгодный бизнес. «Повторное использование дает, наверное, 80 процентов прибылей в Гуйюе, – объясняет мне Генри. – Большой, очень большой бизнес».
Ну я не очень удивлен. В 2009 году я посещал компанию EconEcol – японского утилизатора с несколькими складами у подножия горы Фудзи, один из которых предназначен для демонтажа старых автоматов патинко (японского эквивалента игровых автоматов), приобретенных в игровых салонах Японии. Когда я шел по складу с одним из менеджеров компании, он рассказывал мне, что миниатюрные сенсорные экраны автоматов аккуратно отделяют от других компонентов, упаковывают, а затем отправляют в Китай, где их устанавливают в устройства GPS. По-видимому, экраны патинко имеют подходящий размер для установки на приборной панели.
Что может быть более природосберегающе?
Ближе к вечеру мы прибываем в Пунин, полуторамиллионный город, граничащий с Гуйюем. Я хорошо знаю это название: в городе широко объявляли о программе по стерилизации 900 женщин ради контроля над рождаемостью. Затем из-за негодования общественности вмешалось центральное правительство в Пекине. Оказывается, до поры до времени власти тут делают, что им заблагорассудится.
Пока я смотрю в окно, мы минуем ряды плотно выстроенных ветшающих бетонных жилых коробок. Движение такое же активное, как в час пик на главном проспекте Шанхая, но гораздо более опасное (а непросто быть опаснее шанхайских дорог!): здесь нет светофоров, поэтому дети на велосипедах ждут пробок, чтобы перебраться на другую сторону улицы.
Мрачное место километр за километром освещается случайными уличными фонарями и рекламными вывесками над ресторанами, круглосуточными магазинами и хозяйственными лавками. Каждые несколько минут эти световые кластеры уступают место скоплениям деревенских домиков со слегка изогнутыми крышами. Они – просто тени в ночи, неосвещенные и заброшенные, остатки сельскохозяйственной жизни, которая некогда была опорой быстро растущего города, смысл старого Китая. Полагаю, ни у кого не нашлось времени их снести. Или не хватило духа.
Такие заброшенные деревушки спрятаны лучше, чем Гуйюй. На деле пресловутая зона, куда выкидывают электронику, вовсе не скрыта; она недалеко, до нее несложно добраться и ее нетрудно обнаружить. Она примыкает к новому растущему мегаполису – 30 минут езды; осталось только перебраться по короткому арочному мосту через темный канал.
– Как только мы на той стороне, – говорит мне Генри, – вы добрались.
Наш микроавтобус внезапно освещает яркая вспышка.
– Нас сфотографировали, – добавляет Генри. – Фотографируют все машины, въезжающие в город, и месяц хранят снимок.
Возможно, власти здесь не так уж равнодушны к вниманию извне, как можно предположить по сайту Ассоциации утилизации ресурсов Гуйюя.
Кругом глухая сельская темнота (поэтому той камере пришлось использовать вспышку). В ней мерцают несколько трехэтажных зданий, мы резко сворачиваем вправо в проулок и останавливаемся. Слева от нас негорящая вывеска с китайским иероглифами и двумя буквами: IC. Это означает интегральные микросхемы
[96] – чипы, которые заставляют работать разные устройства по всей планете и делают этот печально известный форпост мировой индустрии утилизации очень, очень богатым. Новые микросхемы от Intel, Samsung и других производителей стоят сотни, а иногда тысячи долларов; но к моменту, когда они попадают в Гуйюй, их оценивают на килограмм, и цена редко достигает 30 центов за штуку.
