– Ну, парни, ваши предположения насчет содержания металла? – спрашивает Джек, имея в виду процентное содержание SNF, который можно извлечь отсюда.
На Джеке серая куртка с капюшоном и каска; ему около 45, но круглые щеки придают ему вид человека помоложе. Шагнув вперед, он погружает носок ботинка в мягкую массу. В зависимости от источника SNF может содержать от 3 до 95 % металла (Huron Valley не раскрывает среднее значение), и игра в угадайку благоволит опытным специалистам по отходам.
– Я бы сказал – процентов тридцать пять, – высказывает догадку Джек.
Дэвид поджимает губы и сует руки в карманы замшевого пальто. По образованию он юрист, и он смотрит на материал с прищуром, словно взвешивает доказательства.
– Трудно сказать со всей этой пеной, – вздыхает он. – Скажу – двадцать пять процентов.
– Адам?
Понятия не имею. Шагаю вперед и вжимаю ботинок в эту массу.
– Двадцать процентов, – предполагаю я.
– Подождите, – говорит Джек. – Сейчас посмотрю документы.
Пока Джек бегает в офис, я пинаю ногой какие-то фрагменты пластика. Они отнюдь не выглядят ценным сырьем, и в своем мнении я не одинок. Еще в конце 1950-х и начале 1960-х, когда Пролеры и Ньюэллы запускали первые шредеры, они закапывали SNF, не задумываясь. В конце концов, они ставили целью получение стали с помощью магнита. Но как извлечь из всей этой пены немагнитные материалы, а тем более отделить их друг от друга?
В Детройте этим вопросом задался Леонард Фриц, основатель Huron Valley. Он вырос на свалках, а в годы, предшествовавшие Второй мировой войне, сколотил себе состояние на «мусоре». Вернувшись из армии, он восстановил свой бизнес, в 1963 году его Huron Valley начала измельчать автомобили. Однако с самого начала Фрица беспокоило то, что ценную смесь металлов (SNF) приходится захоранивать. Инстинкты охотника за сокровищами возобладали, и Фриц стал искать способы извлечения металлов из SNF, который оставался в его шредерах и шредерах всех Соединенных Штатов.
Сегодня Huron Valley – крупнейший в мире переработчик SNF. Компания управляет заводами SNF в Белвилле (Мичиган) и в Аннистоне (Алабама), где в 2011 году переработала 350 млн килограммов измельченных материалов, не являющихся сталью, от автомобильных шредеров со всей Северной Америки. А в 2007 году, самом прибыльном году в истории американской индустрии переработки, в том самом году, когда положили конец 80-летнему отставанию в утилизации брошенных американских автомобилей, они получили на обработку свыше 450 млн килограммов.
Почему Huron Valley, а не кто-то другой?
Ответ в значительной степени скрыт за стенами больших, но ничем не примечательных, облицованных сталью зданий, в которых сокрыты одни из самых современных технологий. Чтоб не соврать, единственного конкурента я видел в Шанхае: сотни человеческих рук в сочетании с тренированными глазами.
Джек торопится назад с планшетом-держателем, перелистывая прикрепленные к нему листки бумаги. «Тридцать пять процентов», – триумфально заявляет он и показывает нам напечатанное число. Компания, которая продала этот SNF компании Huron Valley, – постоянный клиент, и ее шредеры (как и большинство шредеров) производят довольно стабильный SNF.
– Не похоже на тридцать пять процентов, – говорю я Джеку и Дэвиду.
– Не волнуйся, – отвечает Джек с уверенной улыбкой продавца. – Столько. Мы проверяем.
А проверяют они на совесть: извлекают, взвешивают, платят, а потом продают по всему миру.
Я следую за Дэвидом и Джеком по лестнице рядом с конвейером, поднимающим SNF в одно из неприметных зданий, где материал сортируют. Наверху я надеваю на объектив крышку. Я увижу коммерческие тайны, и хотя некоторым из методов и технологий почти век и в мировой индустрии обработки отходов они хорошо известны (по крайней мере, в принципе), однако, как именно они сочетаются и работают совместно – секрет. Делать фотографии – все равно что предоставлять чертежи конкурентам, неспособным обеспечить точность компании Huron Valley.
Глаза не сразу приспосабливаются к тусклому свету, а когда я начинаю различать обстановку, создается впечатление, будто меня привели на ужасный речной сплав. По желобам несется вода – вверх и вниз, по всему колоссальному замкнутому пространству, наполненному мостками-переходами и устройствами, которые сотрясают и помосты, и воздух.
Но больше всего при взгляде вокруг поражает пустота. Здесь никого нет. Вдалеке я вижу молодого человека в каске, идущего по мостику, – и все. Это не компания Sigma с ее армией женщин. Создается ощущение вневременности: кажется, что желоба и мчащаяся в них вода были созданы природой, а не инженерами.
Однако цель здания – не создавать благоговейный трепет, а отделять измельченный металл от измельченной пены, пластика и прочих неметаллических частей дробленого автомобиля. Физика процесса обманчиво проста. Вспомните обыкновенное яйцо. Если положить его в миску с пресной водой, оно утонет. Но если добавить в воду достаточное количество соли, плотность воды превзойдет плотность яйца, и оно всплывет. В середине 1960-х Рон Далтон, инженер, который начал работать на Леонарда Фрица в 1957 году, задумался: что нужно добавить в воду, если требуется заставить плавать различные металлы. Идея пришла к нему при чтении книги, описывавшей применение плавучести для разделения минералов в горнодобывающей промышленности. Шахтеры использовали «тяжелые среды» – промышленный эквивалент поваренной соли – стремясь повысить плотность воды и отделить пустую породу из дробленых минералов. Казалось логичным применять тот же метод и для металлолома.
Сегодня Далтон первым признает: все оказалось далеко не так просто, как он изначально предполагал. Для начала, чтобы заставить всплыть алюминий из кучи SNF, требуется более дорогое вещество, нежели поваренная соль. Тем не менее в 1969 году, через несколько лет ковыряний, заработала первая установка компании Huron Valley (приобретенная на старом железном руднике в северной Миннесоте). Требовалось убрать всплывший мусор, затем заставить всплыть легкий металл (то есть алюминий) и отделить его от более тяжелых – меди, латуни и цинка.
Мы идем по мосткам параллельно одному из желобов с водой, в котором среда обеспечивает отделение неметаллов от металлов. Поверхность бурлит, куски резины и грязи всплывают, а внизу, я уверен, катятся различные металлы. В конце концов, в какой-то момент этого процесса – фирменная технология компании – металл течет в одном направлении, а плавающий мусор – в другом. Поток металла уже почти чист, с редкими кусочками пластика, резины и стекла, он мчится по конвейерам и заканчивается в лотках и контейнерах.
В конце конвейеров происходит нечто любопытное. Металлические фрагменты не падают просто так; кажется, они выпрыгивают в воздух и в итоге оказываются в тех лотках и контейнерах, куда просто не попали бы, если бы двигались, используя исключительно инерцию от движения по конвейеру. Между тем оставшийся мусор – резина и пластик – спокойно падает вниз.
Система, осуществляющая разделение, использует вихревые токи. Томас Эдисон разработал и запатентовал первое такое устройство в 1880-е годы и почти наверняка не предвидел его использование для измельченных автомобилей. Тем не менее он бы сразу понял, что происходит. Вращающийся ротор, который приводит конвейер в движение, оборудован магнитами. Когда магниты вращаются, они создают магнитное поле вокруг приближающихся к ротору фрагментов из немагнитного металла (например, алюминия и меди). Когда фрагменты достигают ротора, поле отталкивает их так же, как два магнита отталкиваются друг от друга, когда их пытаются свести одноименными полюсами. Практический результат таков: куски металла выкидываются из остающейся смеси двигающегося по конвейерам мусора.
