Она ничего не ответила.
— Долгое, долгое время я тоже не понимал, что он сделал. Если бы я понял силу тайны Крайта, пока мы с Сухожилием были на Зеленой, все могло бы пойти по-другому.
— Нет плачь, — потребовал Орев, сидевший на моем колене.
— Прости, но я ничего не могу поделать. Возможно... Возможно, на самом деле я это понимал. Но тогда... Крайт только что умер, и я чувствовал, что предам его. И не успел я опомниться, как стало слишком поздно. — И я тихо добавил: — Я все еще чувствую, что предаю его, в каком-то смысле.
— Расскажи мне, — прошептала Вечерня. — Ты должен сказать мне, мой муж. Мой единственный любовник. Сегодня вечером ты должен открыть мне тайну.
— Однажды я наблюдал за людьми, у которых была плетеная фигура одного из барахтунов, на которых они охотились. Двое влезли в нее и так шли, а двое других прятались за ней. Именно так, должно быть, поступали инхуми до того, как Исчезнувшие люди добрались до Зеленой, — придавали себе вид животных, на которых охотились, маскировали свой запах, смазывая себя экскрементами своей жертвы, издавали те же самые крики и двигались так же, как и их жертва, пока не оказывались достаточно близко, чтобы ударить.
В этот момент они издавали наши собственные человеческие крики или что-то вроде них, разговаривая между собой высоко в воздухе, их голоса были слабыми, высокими и плывущими. Хотел бы я знать, слышат ли они меня?
— Если бы только мы достаточно заботились друг о друге. Если бы все мы любили друг друга достаточно сильно, они бы вернулись в такое состояние. Мы бы по-прежнему считали их ужасными созданиями, и они все еще были бы опасны, как крокодилы в нижнем течении этой реки. Но они были бы ничуть не хуже.
— Так вот в чем тайна, о которой ты говорил?
— Нет. Конечно, нет.
Я знал, что они кружат над нами, и иногда летели так низко, что я мог чувствовать ветер от их крыльев на своем лице. Я решил, что они вполне могут подслушать все, что мы говорим, и посоветовал себе помнить об этом каждый раз, когда буду говорить.
— Ты должен мне сказать! — потребовала Вечерня.
— Не должен... и это правда, факт нашего положения. Они знают, что я знаю; я доказал им это. Они также знают, что ты не знаешь — ты знаешь, где похоронены другие инхуми, но не знаешь тайну, а они умрут, защищая ее. Они должны убить меня или подумать, что убили, хотя я поклялся никогда не открывать ее.
Она начала протестовать, и я заставил ее замолчать поцелуем.
Когда мы оторвались друг от друга, я сказал:
— Они не должны убить тебя, по нынешней ситуации. На самом деле, если бы они собирались убить тебя вот так, без причины, я бы счел себя вправе рассказать тебе тайну. — Это была ложь, и, возможно, последняя, которую я когда-либо скажу, последняя ложь из стольких тысяч. Надеюсь, что это так.
Некоторое время мы пытались уснуть; но я, по крайней мере, мог только смотреть на летящих инхуми, которых я видел почти на каждом вдохе между сияющим диском Зеленой и нами. Через час или больше я встал и окликнул их (обращаясь к ним как к Джали, Джугану
[42] и так далее) в надежде, что мы придем к какому-нибудь соглашению, по которому они пощадят нас. Они не ответили и не подошли к нашему костру, хотя я и пригласил их. Казалось, что в то время их было около двадцати.
В конце концов мы вернулись к лодке и улеглись в ее маленькой хижине из плетеной соломы, оставив наш костер умирать. Вечерня заснула почти сразу. Я молился, но не на коленях, как должен был (хижина была слишком низкой), а лежа на спине рядом с ней. Время от времени я выползал наружу со своим азотом, смотрел на небо, ощупывал демона и снова заползал в хижину. Как бы я ни устал (а я очень устал, проспав в тот день всего час после полудня), я пытался убедить себя, что защищаю нас — защищаю ее — каким-то непонятным образом.
Я прекрасно понимал, что это не так. Поскольку я не вернулся в Гаон в тот момент, когда обнаружил ее на борту, я подверг ее смертельной опасности, и, пока она находится в моем обществе, опасность сохраняется.
Через какое-то время, показавшееся мне долгим, наверное, часа через три-четыре, когда я уже почти заснул, я услышал, как зову Бэбби.
Уверенный, что мне все это приснилось и я говорил вслух во сне, который уже не мог вспомнить, я потер глаза и перекатился на четвереньки. Инхуми исчезли. Я понятия не имел, откуда мне это известно, но я знал это с такой уверенностью, с какой никогда ничего не знал.
Я выполз из хижины. Наш маленький костерок так слабо горел, что я не заметил бы его, если бы не знал, куда смотреть. Орев тоже исчез, и я испугался, что его убили инхуми.
Кто-то на берегу снова позвал Бэбби, и я понял, что он имеет в виду меня; тогда мне и в голову не пришло, что меня иногда называли «Шелк» или «Рог». Тот, кто звал меня, казалось, был совсем близко, и он звал меня даже более настойчиво, чем Саргасс. Я поискал его в тени ближайших деревьев, но безрезультатно.
На мне были бриджи, за поясом — азот Гиацинт, а еще я взял тунику и черную сутану авгура, которую Оливин нашла для меня в каком-то забытом шкафу; я оставил чулки, сапоги, пояс и жилет с драгоценностями. Какое-то мгновение я раздумывал, не взять ли кинжал и меч, хотя все еще был слишком слаб, чтобы ими воспользоваться, но голос из леса звал меня, и больше нельзя было тратить время на пустяки. Я выбрался на берег и рысцой побежал через лес. У меня есть пенал, на котором я пишу, и этот бессвязный отчет о моей неудаче, а также несколько других вещей, потому что они были в карманах моей сутаны.
Орев уговаривает меня встать и идти, и скоро я это сделаю. Может быть, мы заблудились. Я не знаю. Я пытался идти на северо-запад, в направлении, в котором, как мне кажется, должен находиться Новый Вайрон, и уверен, что прошел уже довольно много.
Еще один привал, и этот, должно быть, на ночь — дупло среди корней (так я его назову) именно такого дерева, какое было у нас на Зеленой. Другими словами, это то, что мы здесь называем очень большим деревом. Я буду писать, наверное, до тех пор, пока будет свет; у меня есть еще три (нет, четыре) листа бумаги. Впрочем, света надолго не хватит, а разжечь огонь у меня нет никакой возможности, да и готовить нечего. Последний раз я ел примерно в это же время два дня назад с Чотой. Я не голоден, но боюсь, что могу ослабеть.
Если инхуми найдут меня здесь и убьют, то они найдут меня здесь и убьют. Вот и все, что им нужно сделать.
Прощай еще раз, Крапива. Я всегда любил тебя. Прощай и ты, Сухожилие, сын мой. Пусть Внешний благословит тебя, как и я. В грядущие годы вспомни своего отца и забудь нашу последнюю ссору. Прощай, Копыто. Прощай, Шкура. Будьте хорошими мальчиками. Слушайтесь свою мать, пока не вырастите, и всегда заботьтесь о ней.
Я нашел его в лесу, сидящим в темноте под деревьями. Я не мог его видеть. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Но я опустился на колени рядом с ним, положил голову ему на колено, и он утешил меня.
