Написав последнее слово, я задул лампу, выпустил Орева, закрыл окно и проспал несколько часов. Сейчас уже утро. Раннее утро, по-моему, потому что хозяин лавки еще не спустился. Ясный, прохладный свет рассвета заливает улицу снаружи. Я бы сейчас взял свой посох и прогулялся по улицам Бланко, если бы мог, но мне пришлось бы оставить лавку незапертой, что было бы плохой платой за доброту владельца; поэтому вместо посоха я взял свое перо.
Подождите, пока я перечитаю то, что написал вчера вечером.
Я вижу, что много осталось незаконченным — в первую очередь письма; время было поздним, а я — усталым. Вот они. Инклито пишет крупным почерком, его перо с широким кончиком налетает и рубит, оставляя за собой густой след черных как смоль чернил.
Инканто, мой дорогой брат.
Ты не поверил мне, когда я сказал, что хочу, чтобы ты остался с нами. Мама говорит, что я должен убедить тебя. Этого достаточно, чтобы тебя убедить?
Останься с нами. Я говорю это, и она тоже. Она собственноручно приготовила для тебя комнату. Она сведет меня с ума.
Так что собирай вещи и приезжай…
Любой в городе привезет тебя или одолжит лошадь.
Если тебя не будет здесь до полудня, я сам приеду за тобой.
Инклито
Фава, пишет дрожащими каракулями, некоторые слова слишком искажены, чтобы я мог их разобрать.
Для Инканто, в лавку канцелярских товаров на Водяной улице.
Раджан, то, что я сказала вчера вечером, правда и сегодня утром. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, поэтому я не хочу ссориться с тобой. Подожди сегодня днем у академии и скажи мне, что мы друзья. Я буду так счастлива!!! Если хочешь, можешь даже поехать с нами в дом Моры, там полно комнат. Инклито с Саликой будут в восторге, и ты сможешь успокоиться. Она выполняет все твои указания, но в этом нет необходимости. Ты понимаешь меня, Раджан?
Твой верный друг навсегда, Фава
Я много рассказал о моем разговоре с Морой, но кусочками; мне пришлось так сделать, потому что некоторые части разговора были настолько личными (для нее, я имею в виду), что было бы неправильно записывать их. Тем не менее, мой рассказ более сбивчивый, чем должен быть, и есть кое-что, что я должен записать.
— Бабушка все твердит и твердит о том, что брак — это кошмар и как это было ужасно для нее, — сказала Мора. — Она была замужем пять раз и пережила всех своих мужей. Папин отец был даже не последним. Если послушать ее, замужем быть ужасно, а вдовой — еще хуже. Но я знаю, почему она так говорит: она считает, что я никогда не выйду замуж, и не хочет, чтобы я была несчастна. Но я все равно несчастна.
— Супружеские пары должны перетерпеть много несчастий, Мора, — сказал я ей. — Как и одинокие люди. Но у тех и других бывают счастливые моменты, и много. Если это так, то какой смысл критиковать брак или одиночество? Или хвалить одно из них?
Говоря это, я подумал о майтере Мята, но ничего не сказал о ней.
— Я хочу выйти замуж.
— Неужели, Мора? На самом деле?
— Да, как только смогу. Я хочу найти кого-то, кто будет любить меня всегда.
— Хорош дев, — заметил Орев.
— Твои отец и бабушка любят тебя, но ты винишь их в том, что ты несчастна.
Она молчала некоторое время после того, как я это сказал; я видел, что она задумалась, и позволил воцариться молчанию.
— Если бы я была больше похожа на других девушек, городских девушек, они бы любили меня больше.
— Или меньше. Если бы ты жила здесь, в городе, как они, твои размеры и сила, медленная речь и быстрый ум, а также сильное, чувственное лицо, которым ты будешь обладать, когда станешь женщиной, оскорбляли бы их на каждом шагу. Я нравлюсь твоему отцу, и потому все горожане относятся ко мне с уважением. Уважали бы меня так же, если бы я родился в трех улицах отсюда?
Она покачала головой.
— Ты чувствуешь, что жизнь обошлась с тобой нечестно. Это не вопрос. Все, что ты сказала сегодня утром, это подтверждает. Твоя мать умерла, когда ты была еще младенцем, и это тяжело, очень тяжело. Поэтому я глубоко и искренне тебе сочувствую. Но во всех других отношениях твой жребий намного выше среднего.
— Я так не думаю!
— Естественно, ты так не думаешь. Почти никто не думает. Что было бы честно, Мора?
— Чтобы все были равны.
— Все и равны. Слушай внимательно, пожалуйста. Если ты не хочешь слушать сейчас, то можешь идти. Вчера вечером кто-то сказал мне, что ты можешь обогнать всех остальных девушек, что, когда ты участвуешь в соревнованиях в своей палестре, ты всегда выигрываешь. Кажется, это была Фава...
— Плох вещь! — (Это от Орева.)
— Которая должна очень плохо бегать.
— Она вообще не бегает, — сказала Мора. — С ее ногами что-то не так, так что она освобождена.
— Забеги проводятся честно? Ты их выигрываешь?
Мора кивнула.
— Что делает их честными?
— Все начинают одинаково.
— Но некоторые девушки бегают быстрее других, так что они обязательно победят. Разве ты не видишь, как это нечестно по отношению к проигравшим? Мора, в жизни есть только одно правило, и оно одинаково применимо ко всем — ко мне, к тебе, ко всем девушкам в твоей палестре и даже к Фаве. Оно заключается в том, что каждый из нас имеет право использовать все, что ему дано. Твоему отцу дали рост, силу и хороший ум. Он использовал их так, как имел на то право, и, если кому-то от этого хуже, он не имеет права жаловаться; твой отец играл по правилам.
— Папа помогает бедным.
— Хорош муж!
Я кивнул:
— Меня это не удивляет. Некоторые из них негодуют, но он все равно помогает им.
Ее глаза открылись чуть шире:
— Откуда вы это знаете?
— Когда некоторым людям больно, они бьют по любой цели в пределах досягаемости, вот и все. Если ты еще не знаешь об этом, то скоро узнаешь. Мы все так поступаем.
— Разве я тоже так поступаю?
— Это тебе решать. Я был судьей, Мора, но здесь я не судья. Прежде чем я начну говорить с тобой серьезно — а я должен сказать тебе кое-что серьезное, — я хочу, чтобы ты подумала вот о чем: предположим, что вместо того, чтобы быть такой, какая ты есть, ты была бы маленькой и красивой девушкой, какой кажется Фава. Тебе не кажется, что твой отец мог бы усомниться в том, что ты действительно его дочь? И что твоя жизнь была бы намного менее счастливой, если бы он засомневался?
Она снова замолчала, большие пухлые руки неподвижно лежали на коленях, голова была опущена. Наконец она сказала:
— Я никогда об этом не думала.
