А пока я собираюсь написать о том, что я видел и что мне снилось, то есть повторить одно и то же дважды. Написав об этом, я упорядочу факты и подчиню их своему рассудку. По крайней мере, я на это надеюсь.
Прежде всего в глаза бросались трупы. Они проплывали мимо по медленной воде все время, пока я искал, в основном поодиночке, но иногда по двое и по трое. Я уже писал о первом, который я видел в воде, когда Сосед был еще со мной. Нет смысла записывать те же самые факты об остальных. Я расчистил засор достаточно, чтобы уровень реки заметно поднялся, и проделанный мной проход позволил напору в канализации уносить мертвых мужчин (и женщин, и детей) так, как всякий малый ток воды смывает песчинки. Некоторые из них плыли лицом вверх. Большинство — лицом вниз, и я был этому рад.
Ничего не произошло, за исключением того, что я сидел здесь, размышлял и пытался вспомнить то, что слышал давным-давно, когда патера Щука читал Хресмологические Писания. Что-то о людях, которых Пас поселил на нашем Витке длинного солнца, которые размножались до тех пор, пока не стали многочисленными, как песчинки. У патеры Прилипала есть копия Писаний. Он, вероятно, знает эту цитату наизусть; не было бы даже необходимости просить его посмотреть ее. Но как это печально — пытаться жить по книге, написанной для другого времени и для другого витка! Боги, которым он молится и приносит жертвы, находятся далеко.
И все же он один из немногих хороших людей в Новом Вайроне. Один из немногих оставшихся хороших людей, надо сказать. Кто же хуже — мы, потерявшие веру в его книгу, или тот, кто хранит ее, верный без похвалы и без награды? Мы, вне всяких сомнений. Лучше быть добрым без причины, чем быть злым по сотне хороших причин.
Мог ли Великий Пас действительно иметь в виду все, что произошло, когда он вдохновил одного из писателей-хресмологов написать эти несколько слов о песчинках? Мог ли он предвидеть перекрытую канализацию на Зеленой, трупы, вырвавшиеся на свободу, и волну, которая чуть не утопила меня? В моем сне плавающие трупы жестикулировали и говорили со мной, говоря все то, что они говорили при жизни, убеждая меня купить гвозди или ботинки, дешевую одежду и пироги с мясом, благословляя меня именами различных богов и желая мне доброго утра и хорошего дня; мне стало ясно, что мертвые не могут знать, что они мертвы, а если они это знают, они не могут быть мертвыми. Таким образом, все эти мертвые мужчины и женщины вели себя в смерти так же, как и при жизни. Казалось несомненным, что я тоже мертв — и только потому, что я тоже был мертв и не знал этого, я мог слышать мертвецов и видеть, как они двигаются и говорят.
Позволь мне на пару строк отвлечься от моего сна. Я много размышлял о действиях Соседа, который освободил меня, дал мне меч (и, без сомнения, свет) и поставил мне задачу. Зачем ему понадобилось открывать канализацию под Городом инхуми? И почему он хотел, чтобы это сделал я, а не кто-то другой? Почему он не сделал этого сам?
И, самое главное, почему он не позволил мне взять с собой Сухожилие?
Последнее, я уверен, самое легкое. Я пришел к своему заключению задолго до наступления темноты и никогда его не менял. Он хотел, чтобы я вернулся в Город инхуми и освободил всех, кто был со мной. Если бы Сухожилие тоже был свободен, мы, скорее всего, не вернулись бы за остальными, а если бы и вернулись, то разделили бы их благодарность между собой. А так я мог освободить их и стать их предводителем.
У меня не было ни малейшего желания быть им, и еще меньше я хотел рисковать своей жизнью во второй раз в Городе инхуми. Я решил, очень твердо и, как мне казалось, бесповоротно, что не вернусь — не позволю так манипулировать собой. Сухожилие ненавидел меня уже много лет; что ж, пусть он освободится или умрет. Что же касается остальных, которые были нашими спутниками на посадочном модуле Он-держать-огонь, то мне не было дела ни до кого из них, кроме Крайта, который был в безопасности. Я решил, что с наступлением ночи брошу поиски и буду спускаться вниз по реке, пока усталость не одолеет меня, с тем, чтобы оказаться как можно дальше от Города.
Небо, которое на Зеленой почти всегда темное, стало еще темнее, сонная тишина реки и джунглей осквернялась снова и снова. Я слышал всплески и фырканье, когда животные, только что пробудившиеся от дневного сна, приходили напиться, а из-за реки (которая была отнюдь не широкой) раздавался треск костей, словно какой-то зверь кормился выброшенным на берег трупом. Мысленным взором я увидел слепца, скорчившегося на берегу и зажавшего челюстями руку.
И я отправился вниз по реке, как и собирался сделать.
Однако в моем сегодняшнем сне этот момент так и не наступил. Я нашел драгоценные камни — или, по крайней мере, гладкие камни, которые казались драгоценными, — в углублении в песке, там, где канал резко поворачивает. Положив несколько штук в карман, я проигнорировал остальные, надеясь найти свой свет. В моем сне они действительно были драгоценными камнями, величиной с куриные яйца, и сверкали сотнями граней. Напротив, там, где усилившееся течение смыло землю с берега, я заметил среди корней квадратные камни и черепки керамики. В моем сне они стали странными машинами и сверкающим оружием, объектами немыслимой силы и тайны. Мертвые дети, которых понуждала Сцилла, дразнили меня и умоляли: «Картбит, сэр? Только один картбит».
Или, по крайней мере, теперь я верю, что эти странные машины и оружие существовали только в моем сегодняшнем сне, такие же вымышленные, как Сцилла и говорящие мертвецы. Возможно, однако, что они действительно там были, что я видел их и проигнорировал, отказываясь признать их тем, чем они были; но моя память сохранила их и теперь напоминает, мучая меня за пренебрежение. Что бы мы нашли, если бы стали рыть в поисках сокровищ вблизи зданий, таких, как этот беспорядочно построенный дом Инклито?
Сегодня вечером, когда мы рассказывали истории за обеденным столом, я обнаружил, к своему крайнему изумлению и ее ужасу, что могу войти в историю Фавы, увидеть все, что она описала и даже больше, и изменить ход рассказа. (Я должен не забыть описать все это здесь.) Если в рассказах есть больше, чем я когда-либо считал, то не может ли быть больше и в снах? Я не скажу, что здесь в развалинах есть сокровища, потому что они мне приснились. Во всех этих предположениях кроется безумие. Но разве они не могут быть там, как мой меч был спрятан в стене? (Или как серебряная чаша, которая, должно быть, была спрятана где-то в разрушенном доме Соседей около Гаона.) И разве я не могу найти их благодаря своему сну?
На какое-то время у меня появилась компания, о которой я мечтал. Горничная, полностью одетая, со взъерошенными волосами и неописуемым выражением лица женщины, удовлетворенной любовью, появилась в дверях, чтобы спросить, не хочу ли я чего-нибудь поесть. Не отвечая на ее вопрос, я спросил, почему она не спит в такой поздний час.
Она сказала, что ей нужно встать очень рано, чтобы помочь кухарке испечь хлеб; тогда мы сможем позавтракать свежеиспеченным хлебом, на чем мать моего хозяина настаивает всякий раз, когда в доме гости.
Я заметил, что в таком случае она не может много спать, и спросил, где она спит. Вопрос попал в цель. Она покраснела, ее щеки (даже более полные, чем у Моры) вспыхнули так ярко, что я не мог не заметить этого даже при свете свечи, и сказала, что она спит на кухне:
