Нет смысла подробно описывать мое путешествие вдоль побережья до Нового Вайрона. С моей стороны было безрассудством уйти, когда я это сделал, но ничего страшного не произошло. До тенеподъема я держал баркас под короткими парусами и дремал у румпеля, еще не будучи достаточно уверенным в себе; я еще не рискнул привязать его и лечь спать, как мне предстояло потом делать почти регулярно, хотя время от времени мне приходила в голову мысль свернуть оба паруса и урвать несколько часов настоящего сна. В основном я смотрел на звезды, как и до того, как Сухожилие присоединился ко мне на Хвосте. Виток длинного солнца, в котором мы с Крапивой родились, был лишь слабым отблеском, когда его вообще можно было увидеть. В это слабое пятнышко я мог прыгнуть (как мне тогда представлялось) на посадочном аппарате, который каким-то образом был восстановлен и воскрешен. Я не мог не думать о том, как сильно мне хотелось бы туда приплыть. Перед тенеподъемом Виток длинного солнца коснется моря на юго-западе; почему бы мне не поплыть ему навстречу? Это была привлекательная идея и, когда я был достаточно сонным, казалась почти возможной.
Однажды какое-то чудовищное светящееся существо, в четыре или пять раз большее баркаса, скользнуло под ним; всем известно, что в море есть рыбы, способные проглотить ту большую рыбу, которая проглотила друга Шелка, бедную Мамелту. Потеря лодок, которые не возвращаются, обычно возлагается на них, хотя я думаю, что невнимательность и погода являются истинными виновниками, почти в каждом случае. При этом я не отрицаю, что они могут потопить лодки гораздо большие, чем мой старый баркас, или то, что иногда они так и делают.
В какой-то момент была ночь. В следующий — день.
Вот как это мне показалось. Я спал, опираясь на румпель, и не просыпался, пока свет нашего Короткого солнца не ударил мне прямо в лицо.
В одном из сундуков стояли бутылки с водой (смешанной с небольшим количеством вина, чтобы она оставалась свежей) и на корме, за мачтой, ящик с песком для костра. Я наживил крючок кусочком сушеного мяса и стал выуживать свой завтрак, который стал моим ленчем к тому времени, когда я его поймал. Если бы не висевший на поясе охотничий нож Сухожилия, то я разделал бы его и выпотрошил маленьким потрепанным перочинным ножиком, который я привез из Старого Вайрона. А так я использовал охотничий нож, смутно сознавая, что Сухожилие может спросить, был ли его нож когда-нибудь полезен, и желая сказать ему, что был; такие жесты стали привычкой, хотя и бесполезной. Это был хороший нож, сделанный здесь, на Синей, кузнецом Уткой из одного стального бруска; у ножа было лезвие, короткая гарда и рукоятка. Я помню, что заметил, насколько острым он был, и понял, что луковичное навершие может быть почти так же полезно для удара, как лезвие для резки. Сейчас у меня есть азот Гиацинт (запертый и хорошо спрятанный); но я бы скорее предпочел получить обратно нож Сухожилия, если бы он дал его мне во второй раз.
Здесь, в не имеющем выхода к морю Гаоне, людям показалось бы странным, что мы, пришедшие из города, настолько далекого от любого моря, что слышали только слухи о нем, построили наш новый город на побережье. Но вначале Вайрон был городом на берегу озера, и именно озеро Лимна покинуло Вайрон, а не Вайрон покинул озеро. Когда мы приземлялись здесь, нам показалось естественным направить наш посадочный аппарат к берегу нашего залива, так как мы думали, что вода, которую мы видели, была питьевой и могла быть использована для орошения. Конечно, мы были разочарованы. Но море дало нам пищу в изобилии — гораздо больше, я думаю, чем могло бы дать самое большое озеро. Что еще более важно, оно было для нас лучше любой дороги, позволив нам перемещаться самим и перевозить наши товары быстрее и лучше, чем когда-либо могли вьючные мулы или фургоны. Гаон также благословлен своей холодной, чистой рекой Нади
[10]; но я не верю, что Новый Вайрон променял бы на нее море.
Когда, после безуспешных попыток заняться сельским хозяйством, мы с Крапивой решили построить нашу фабрику, было очевидно, что нам нужно иметь место, куда можно было бы сплавлять бревна. Мы бродили взад и вперед по берегу в поисках подходящего места, пока наконец мне не пришло в голову, что мы никогда не найдем его, если будем искать на суше место, куда можно было бы сплавлять бревна по морю. Именно тогда я построил нашу первую лодку, нечто вроде остроконечной коробки с одной до смешного короткой мачтой и склонностью дрейфовать под ветром, что было бы довольно забавно, если бы не было так серьезно. В конце концов Тамаринд, чей муж был торговцем рыбой и которая, следовательно, кое-что знала о рыбаках и их лодках, показала мне, как установить шверт, который при необходимости можно опустить в воду, а на мелководье поднять. После этого, с более высокой мачтой, выдвинутой вперед, мы использовали эту квадратную маленькую лодку в течение многих лет.
Вот так мы впервые высадились на Ящерице. Там уже была рыбацкая деревня (если четыре очень скромных коттеджа составляют деревню) в глубине Восточного Залива, который, по нашим представлениям, был далеко не лучшей частью острова. Мы, при поддержке Пролокьютора, объявили своим Тор и все, что находилось к западу от него; и так как никто другой не претендовал на эту землю, мы ее получили. Почва бедная и песчаная (за исключением нашего сада, где она улучшена кухонными отходами); но есть Тор с его родником, который дает нам воду для питья и вращает колеса нашей лесопилки, и Залив Хвоста, более чем наполовину защищаемый Хвостом, в который дровосеки привозят нужные нам бревна.
Я все это вижу, когда пишу. Я думаю, что мог бы нарисовать хорошую карту этого места на бумаге, показав, где стоят дом и фабрика, Тор, Западная Нога и все остальное; но что толку от такой карты? Какой бы точной она ни была, она не может привести меня туда.
Это было хорошее место для нас, и много места для обдирания коры и обрубки бревен, которые мы вытаскивали с помощью блока и снастей, хотя и несколько опасное, потому что далекое от города. Я не должен забывать, что близнецы теперь старше. Между рождением и двадцатью годами, год — необъятность.
Вскоре после того, как я прикончил рыбу, солнце оказалось прямо над головой. Я никогда полностью не привыкну к солнцу, которое движется по небу. Мы говорим здесь о Длинном солнце, которое мы оставили, и об этом Коротком солнце, к которому пришли; но мне кажется, что различие, обусловленное изменением формы, невелико, в то время как различие между этим солнцем, которое движется, и тем, которое не движется, является глубоким. Дома та часть солнца, которая была прямо над головой, всегда казалась ярче; на востоке и западе оно было менее ярким, и чем дальше вы смотрели, тем тусклее оно становилось. В полдень солнце здесь выглядит довольно похоже; но Длинное солнце неподвижно и, кажется, говорит о бессмертии человеческого духа. Это Короткое солнце хорошо названо; оно ежедневно говорит о преходящей природе всего, что видит, рисуя для нас образец человеческой жизни: вначале оно прекрасно и становится все сильнее, так что мы не можем не верить, что все будет продолжаться так, как началось; но оно теряет силу с того мгновения, как становится сильнее всего.
