— Вы вывели свою артиллерию за пределы города, нарушив законы войны. Если вас схватят, то расстреляют, и я подумал, что должен вам это сказать.
— Я и не знал, что существуют такие законы, — сказал я. — Где они пишутся и какими судами исполняются?
— Все знают!
— Вы хотите сказать, что придумали какой-то предлог, чтобы расстрелять тех пленников, которых хотите убить. Без сомнения, вы всегда так делали.
— Мы собираемся напасть на вас в течение часа, Инканто. Вы будете... — Он замолчал, пристально глядя на меня. — Вы слышите что-то, чего не слышу я?
— Петь песнь, — предложил Орев, и я запел, следуя интонации и произношению самой Саргасс в меру своих весьма ограниченных способностей. В ее песне слышался плеск волн, жуткие крики морских птиц и одинокий свист ветра.
— Это на языке Соседей, которых вы называете Исчезнувшими людьми, — сказал я, когда уже не мог петь от слез.
— Я могу... — начал Терцо. А потом начал снова: — Я почти слышу ее сам. — Он замолчал.
Я положил руку ему на плечо:
— Слушайте, и вы услышите ее. Те, кто действительно слушает, слышат.
Я знаю, что он услышал музыку и уставился на меня выпученными глазами.
— Саргасс поет в том месте, которое лежит за этим местом. Слушайте, и вы не можете не услышать ее. — Вместе с ней я пропел еще несколько слов на языке тех, кого Мора когда-то назвала Люди Того Города. — «В нашем маленьком домике с сияющими окнами я ждал, пока прилив не вынесет твои останки. Лежи здесь, рядом со мной, в темноте. Я пробужу к жизни труп, которым, как я сказал, ты стала». Это не совсем правильно, но я постарался перевести песню как можно точнее на Всеобщий язык.
Последние слова я произнес ему в спину — он уже бежал к своим собственным линиям.
До нас добрался представитель Новеллы Читта! Новости настолько хороши, что я не решаюсь их записать. Его зовут Легаро
[105], и он высокий и очень достойный человек с седеющими волосами, асессор (по его словам) своего города, который управляется такими же асессорами.
— Значит, вы мастер Инканто, — отважился он, когда нас представили друг другу, и, казалось, почти боялся принять мою руку. — Донна Мора и ее супруг много рассказывали нам о вас.
— Она у вас? — спросил я. — Я знаю, что она еще жива, но хорошо ли она себя чувствует?
— Дев жив? — Орев присоединил свой голос к моему. — Нет стрелять?
— Она жива и здорова в нашей четырехугольной башне в Новелле Читта, — заявил Легаро. — Но мне следовало бы рассказать все это Дуко, ее отцу. Он здесь?
— Он ушел с одним из наших патрулей, — объяснил я, — но вернется через час. — И я велел Ореву найти Инклито и сказать ему, что здесь есть кое-кто с новостями о его дочери.
— Вы его брат, дядя донны Моры?
— Если она удостоила меня такой чести, было бы невежливо с моей стороны отказываться от нее. Высокая, крепкая девушка, довольно смуглая, с родинкой здесь? — Я дотронулся до своей щеки.
Он кивнул:
— Очень статная и сильная молодая леди. Она произвела на всех особое впечатление. — Он наклонился ко мне, и его голос стал доверительным: — Дуко Инклито женится на женщине из Новеллы Читта?
— Разумеется, он намерен это сделать. Но церемония состоится только после окончания войны.
Еще один кивок:
— Естественно. Я понимаю.
— Ее зовут Торда, но, кроме того, что она добрая и красивая, а также дальняя родственница Инклито — троюродная сестра по браку или что-то в этом роде, — я действительно ничего о ней не знаю. Инклито уже много лет вдовец. Без сомнения, донна Мора рассказала вам.
— О, да. И я должен сказать вам, что, хотя я пришел один, если не считать моего слуги, наша орда недалеко от меня. У нас под ружьем четыреста пятьдесят человек. Насколько я понимаю, для вас это небольшая сила. Но они хорошо обучены и хорошо вооружены, уверяю вас.
Я поблагодарил его и сказал, что мы будем рады любому подкреплению, которое Новелла Читта сможет нам предоставить.
— Мы ожидали, что Бланко будет осажден, и надеялись, что сможем чего-нибудь добиться, напав на осаждающих с тыла. — Он потер руки и улыбнулся. — Вы можете себе представить, что мы чувствуем теперь, когда вы победили. Вы расскажете мне о вашей победе? Видите ли, я разговаривал с труперами с обеих сторон. Мне приходилось убеждать каждую сторону, что я не из Солдо и не из Бланко, и в ходе наших бесед я собрал немало информации. Вы и ваш брат были командующими?
Я попытался объяснить, что нашим командиром был Инклито, а я просто развернул свежие войска, которые привел из Бланко, и попытался ему помочь.
— И пушки. Вы привезли сюда свои пушки?
— Мне говорили, что это противоречит обычаям войны, но...
— Это слишком опасно. Я имею в виду, что это обычно считается таковым. Конечно, никто не может спорить с победой. А теперь расскажите мне все, что случилось, пожалуйста. Каждую деталь. Я узнавал об этом по крупицам, и мне не терпится получить настолько рациональный обзор, насколько это возможно. Вы разгромили Драгун и уничтожили Телохранителей?
И поэтому я описал ему все дело целиком, найдя большим подспорьем частичный отчет, который написал здесь. Я закончу его, когда буду писать в следующий раз, и, возможно, найду где-нибудь место, чтобы добавить несколько слов о моих приключениях на Зеленой, которые, как предполагается, я должен описать.
Глава восемнадцатая
КОНЕЦ И ПОСЛЕ НЕГО
Следующая атака Солдо последовала через четверть часа после того, как мы с полковником Терцо расстались; волна труперов бежала, бросаясь плашмя в жнивье, чтобы стрелять, и они вскакивали, чтобы снова броситься вперед, пока не падали насовсем. За первой волной последовала вторая, а за второй — третья.
После этого их больше не было.
Всего несколько недель назад я наблюдал массовую атаку людей Хана. Поле битвы почернело от них, и трупер, стрелявший в одного из них, видел, как на его месте тут же появился другой, потом еще один и еще один, один за другим, как дождевые капли сменяют друг друга. Поскольку я уже видел это, труперы Солдо казались мне менее опасными, чем были на самом деле. Я никогда не отрицал их мужества и дисциплины; но сначала я боялся, что они были не более чем отвлекающим маневром; и когда наконец я понял, что другого нападения не будет, я почувствовал огромное облегчение. Наши ветераны уже не могли бегать и прыгать, как молодые люди, которыми они когда-то были, но они могли стоять за стенами и стрелять весь день, если понадобится. Некоторые из наших женщин все еще закрывали глаза, нажимая на спусковой крючок — я сам это видел, — но в тот момент это уже не имело значения; и хотя я видел слезы там и сям, я видел их сквозь свои собственные.
