Сфидо убеждал меня последовать за Инклито со всем нашим отрядом. Он утверждал, и я думаю, справедливо, что война никогда не будет по-настоящему выиграна, пока не исчезнет способность врага вести войну. Он сказал, что, даже если Инклито преуспеет в том, чтобы настигнуть наших врагов и заставить их сражаться, он не сможет победить и уничтожить их, и, очень вероятно, ему понадобятся все мужчины и женщины, способные нажать на спусковой крючок.
Римандо убеждал меня отослать всех женщин обратно в Бланко с его большими пушками, так как совершенно очевидно, что мы не сможем взять их с собой в холмы, как бы они ни пригодились нам там, если мы встретимся с труперами Солдо. Наши пушки в Бланко будут бесполезны, сказал он, если у городских стен не будет труперов, а женщины никогда не нападут на врага с твердостью и решимостью, какие бы приказы я ни отдал. Однако они вполне могут защитить город, если их кто-то возглавит; а если город будет потерян, то вместе с ним будет потеряно все. В этом последнем, по крайней мере, он несомненно прав.
Я поблагодарил их обоих за советы и принял решение сам, как, кажется, всегда должен делать.
Сначала я распорядился оставшимися деньгами, которые мы собрали в Бланко. Так как я едва осмеливался выпустить из виду сундук, в котором мы со Сфидо хранили их — очень тяжелый сундук! — я решил, что лучше всего избавиться от него до того, как мы свернем лагерь. Я созвал наших людей, объяснил, что уже отдал наемникам половину месячного жалованья, и распределил между всеми, кто сражался накануне, остальное, дав офицерам двойную долю. Каждый рядовой трупер получил почти столько же серебра, сколько и наемники.
Затем я произнес вторую речь, решив сделать ее лучше первой. Я объяснил, что пушки придется тащить обратно в Бланко, а так как мы уже съели наших волов, то их придется тащить людям, если только не найдется других волов или мулов. С другой стороны, Инклито наверняка понадобится вся возможная помощь, чтобы закрепить победу, которую мы одержали вчера. Те, кто захочет вернуться в Бланко, вольны это сделать. Они должны остаться с майором Адаттой, которую я тут же повысил, и капитаном Римандо, помочь вытащить пушки, вернуть в город наших пленных и раненых и защитить Бланко, если враг разгромит Инклито в холмах.
— Что касается полковника Сфидо и меня, то мы возвращаемся в горы, чтобы предотвратить любое подобное поражение. Те, кто хочет пойти с нами, могут это сделать.
К нам присоединились все мужчины, вышедшие из города после битвы, а также около трети женщин и мальчиков, которых оставил здесь Инклито, и две трети ветеранов. Я могу только сказать, что все три группы удивили меня. На второй день мы догнали Инклито, а остальное я уже записал. Или, по крайней мере, записал те события, которые имеют наибольшее значение.
Вот моя хорошая новость: мы захватили Дуко, генерала Морелло и полковника Терцо. Все трое были одеты в форму обычных Телохранителей Дуко, но поведение остальных пленных по отношению к ним — один плюнул в лицо Дуко — привлекло внимание Сфидо. Он и я везем их обратно в Бланко в сопровождении четырех всадников. Сегодня мы стоим лагерем под открытым небом, но завтра я надеюсь вернуться на место сражения — я хотел бы провести эксперимент.
Я разговаривал с Дуко. Какой же он необыкновенный человек, и какой же я болван, что не догадался об этом давным-давно!
Он был из спящих, как и Мамелта. Я спросил, знал ли он ее, но он объяснил мне то, что я понял бы и без подсказок, если бы был в здравом уме.
— Может быть, я и знал вашего друга под этим именем или под каким-то другим, — сказал он, — но не могу сказать наверняка. Прошло много времени — много лет, — прежде чем я понял, что помню далеко не все, и что не все, что я помню, действительно имело место.
— Мы взяли с собой очень много таких, как вы, когда покидали Виток, — сказал я ему. — Так много, что нам пришлось взять два посадочных аппарата, и мы едва могли вместить всех в эти два. Те из нас, кто вырос в Вайроне, хотели остаться вместе, поэтому все мы сели в один посадочный аппарат. Оставшиеся места мы заполнили такими же спящими, как вы, а остальные поднялись на борт другого посадочного аппарата. Наши спящие — я даже не знаю, как это сказать…
— Они стали похожи на вас, стали одеваться и разговаривать так же, как вы. Верить во все то, во что верите вы в вашем Новом Вайроне.
Это было совсем не то, что я хотел сказать, но я жадно ухватился за эту тему.
— Я видел это сам, и даже сделал это сам, — заявил Дуко. — Наши воспоминания даже менее надежны, чем ваши. Сначала мы пытаемся жить в соответствии с ними, но рано или поздно очень болезненно узнаем, что они только вводят нас в заблуждение. — Он замолчал и посмотрел на своих товарищей по заключению, генерала Морелло и полковника Терцо, которые казались спящими и, вероятно, спали.
— Я бы не хотел, чтобы они это слышали, — сказал он. — Для этого нет никаких веских причин. Все это больше ничего не значит. И все же я сохранил свою гордость, хотя и хотел бы избавиться от нее раз и навсегда.
— Бедн муж! — посочувствовал ему Орев.
Дуко указал на него пальцем:
— Вот главная причина, по которой все считают вас могущественным магом, мастер Инканто. Это и ваша способность появляться во сне, как вы появились в моем, и подчинять его себе. У этих людей не было таких говорящих птиц в Витке, да и здесь их не может быть много.
Я объяснил, что Орев пришел оттуда, точно так же, как и я сам.
— Хорошо, но они не были известны в Грандеситте. Прежде чем ваша птица развлекла нас, я собирался сказать, что ложные воспоминания, которые дал мне Пас, были последним поражением, припасенным для меня. Но хватит винить Паса в собственных неудачах.
После этого он некоторое время сидел молча, потирая свой большой подбородок. С его благородной головой и широкими плечами, а также ярко выраженным костяным подбровьем под густыми черными бровями, он кажется последним человеком на витке, который попытается переложить вину за свои собственные неудачи на внешнюю причину:
— Я доверял Морелло. Он был здесь все время, пока я успокаивал Олмо. Он сказал, что знает ваших людей и понимает их возможности. У них есть умные предводители, сказал он мне, и если мы попытаемся перехитрить их, то будем делать то, что они хотят. Фехтуй с ними, и ты будешь фехтовать весь день. Но если мы пойдем прямо на них — молот, клещи и наковальня, — они сломаются, сказал он. — Дуко горько рассмеялся. — Вы не сломались, и мне следовало бы догадаться.
Я указал на то, что генерал Морелло пытался обойти нас с фланга.
— Но открыто. Он позволил вам увидеть, как мы это делаем, думая, что запугает вас. Один Пас знает, что он подумал, когда ваши труперы встретили наших лошадей, стоя длинной тонкой линией, которая стреляла, не отступая ни на шаг. Наверно, что вы наложили на них заклятие. — Он снова рассмеялся. — Терцо вас боится. Он мучается каждый раз, когда вы говорите с ним. Вы, должно быть, заметили это.
