— Он всегда был отличным бойцом. Мне очень жаль, что его здесь нет.
— И мне. Я бы передала все это дело ему, если бы он был здесь, но он сейчас на охоте.
Бала, внесшая поднос с бокалами и графином вина, услышала последние слова и слегка вздрогнула.
— Сухожилие всегда очень любил охоту, — сказал я, — и очень хорошо в ней разбирался. На Ящерице он постоянно снабжал нас мясом.
Бала поставила поднос и откинула прядь светлых волос с потного лица:
— Вы знали его там? Он иногда говорит об этом, в основном о своей матери.
— Инканто — его отец, — сказала Джали, и Бала вытаращила глаза.
— Точнее, я призрак его отца, — сказал я ей. — В каком-то смысле мы все трое призраки — призраки или сновидения. Все четверо, включая Орева.
Малики щелкнула пальцами:
— Вот именно! Орев. Я сходила с ума, пытаясь вспомнить. Вы еще не вспомнили меня, кальде? Я знаю, вы пытались.
Я покачал головой:
— Я не имею права на этот титул.
— Неужели? Я все равно буду звать вас так, потому что другого имени не помню. — Уголки ее губ приподнялись на толщину волоска. — Кто я такая?
Я покачал головой.
— Я постарела, я знаю. И вы. Прошло уже почти двадцать пять лет.
— Долг врем! — Насколько я мог судить, Орев разговаривал с Балой.
Малики тоже:
— Кажется, отец Сухожилия умер здесь?
— Мы думаем, что умер.
Шкура прочистил горло:
— Я могу говорить? Я брат Сухожилия. На самом деле.
— Если птица кальде может, то и ты можешь, — сказала Малики.
— Значит, я твой деверь. — Он встал и протянул Бале руку. — Значит, ты моя невестка, а это мои племянники. — Он рассмеялся. — Я никогда раньше не был дядей.
Она приняла его руку и тепло улыбнулась.
— На самом деле мы не здесь, а на Синей. Только мы с отцом хотели посмотреть, как там Сухожилие, вот и пришли. И Джали пошла с нами, потому что ей здесь больше нравится. И Орев.
— Клянусь богиней, я полагаю, что Рог, Инканто, Шелк, или как там его зовут на самом деле — это отец твоего мужа, — сказала Малики Бале. — Его отец — образ Главного компьютера или еще какая-нибудь чепуха. Я подумала о его другом титуле. Патера? Я правильно помню? — Она вопросительно посмотрела на меня.
— И на него я тоже не имею права. Но да, вы помните правильно.
— Это означает «отец» на их собственном высоком языке, который они практически забыли. Патера, как папа.
Бала села. Ее младший сын тут же попытался забраться к ней на колени, и она подняла его сама. Через мгновение она сказала:
— Я бы хотела, чтобы Сухожилие был здесь.
— Я тоже, — сказала ей Малики, — но сомневаюсь, что это сильно поможет.
— И я извиняюсь за запах. Сухожилие не хочет, чтобы я спускалась туда и убиралась, но я спущусь, если он не сделает этого сразу же, как вернется. Я спущусь сейчас, если ты будешь рядом.
Малики покачала головой:
— Если бы у меня было время, я бы так и сделала, но мужчины должны делать мужскую работу.
— Я сделаю это, — сказал ей Шкура. — Я думаю, что ты можешь быть рядом со мной, если захочешь. Что за работа?
— Пленные. — Лицо Малики, всегда суровое, было жестоким. — Мы захватили их в последнем большом бою, и они сидят в подвале, прикованные цепями. Шесть, Бала?
Бала покачала головой:
— Пять. Один умер.
— Женщина?
— Один из мужчин. Раненый. — Она положила руку на свою толстую талию. — В конце концов Сухожилие поднял его наверх. Он был слишком слаб, чтобы что-то предпринять, но я все равно старалась держать мальчиков подальше от него.
— Он умер, потому что пытался сжечь наш дом, — объявил Шаук и энергично кивнул в подтверждение своих слов.
— Бедн муж, — пробормотал Орев.
— Я так понимаю, что здешние деревни воюют друг с другом? — спросил я. — Как на Синей. Город сражается с городом.
— А где же ваш посадочный аппарат? — с наигранной небрежностью спросила Малики.
— У нас его нет. Я собирался спросить вас — я спрашиваю вас обеих, — нет ли поблизости посадочного аппарата?
Бала кивнула:
— Только тот, который пытался починить отец Сухожилия. Он не будет летать.
— Я знаю.
— Полагаю, вам нужен кто-то, чтобы убрать за пленными? — сказал Шкура. — Так вот что это за запах? Я могу начать прямо сейчас.
Орев зааплодировал ему, хлопая крыльями:
— Хорош мал!
— Тебе лучше оставить этот карабин здесь, — сказала ему Малики. — Отдай его мне.
Он перевел взгляд с меня на нее:
— Я оставлю его у отца.
— Это моя деревня!
Я взял карабин, который протянул мне Шкура, и передал ей:
— Так оно и есть. Я уверен, что вы вернете его обратно Шкуре, когда он выполнит свою мужскую работу.
Она кивнула и положила карабин поперек бедер, настороженно глядя на Шаука и Карна.
— Я тебе покажу, — сказала Бала. — Дай мне взять мой меч. — Она и Шкура поспешили прочь.
— Вы прилетели на посадочном аппарате, — сказала Малики мне и Джали. — Скорее всего, сегодня. Я поняла это, как только увидела волосы девушки. Я хочу знать, где он находится.
— Если бы это было так, я бы вам сказал. Мы прибыли сегодня, вы совершенно правы, но не в посадочном аппарате. Мы не реальны — не присутствуем на самом деле так, как вы, — именно так, как вам сказал мой сын.
Она покачала головой:
— Я могла бы подумать, что этот мальчик не врет.
— Я слышал, как он пытался лгать, и он очень плохой лжец, как и я. Джали гораздо лучше, как вы сразу догадались.
— Плох вещь! Бог речь!
Ледяная улыбка пересекла лицо Малики:
— Ваша птичка ей не доверяет.
— Да, — ответил я. — Я доверяю, а он — нет.
Джали улыбнулась мне, прислонившись спиной к грубой бревенчатой стене, достаточно красивая, чтобы разорвать тысячи сердец.
— Вы мне нравились, кальде, — сказала Малики. — Всем нам. Генерал Саба часто говорила, что вы — самый хитрый тип, которого она когда-либо встречала, будь то мужчина или женщина, и это было благословение богини, что вы были таким добрым, потому что иначе вы стали бы ужасным врагом. Ну вот, я дала вам прекрасную подсказку. Это должно помочь.
Я покачал головой:
— Сказав мне, что вы из Тривигаунта? Я понял это почти сразу же, как только мы встретились, и подтверждение не имеет никакой ценности. Что же касается моей предполагаемой сообразительности, то ее просто не существует, как вы сами могли убедиться. Вы знаете обо мне не больше, чем я знаю о вас. Единственная разница в том, что я осознаю свое невежество. Вы считаете меня кальде Шелком, и это мне так льстит, что я с трудом это отрицаю. Тем не менее, вы ошибаетесь.
