— С той девчонкой из Хана?
Я покачал головой, и Джали одарила меня своей улыбкой с поджатыми губами, подняла огромные крылья и улетела.
С ветки над головой Орев воскликнул:
— Плох вещь! Плох вещь!
Сегодня утром Шкура спросил, не возвращалась ли Джали накануне вечером.
— Плох вещь, — заверил его Орев.
— Но возвращалась ли она, Отец? Она была здесь с тобой, пока я спал?
Озадаченный и заинтересованный, я спросил, что заставило его так думать.
— Потому что мне приснилось, что я снова на Зеленой. Я знаю, что на самом деле меня там не было. Это был всего лишь сон, но я подумал, что она, возможно, была здесь, разговаривала с тобой, и это как бы выплеснулось на меня; чем бы это ни было, то, что вы делали вместе, оно привело нас к тем другим виткам. Отец?..
— Что?
— Сухожилие, Бала и все остальные люди на Зеленой? Неужели инхуми собираются убить их так же, как они убили Исчезнувших людей, которые были там?
— Нет, — ответил я.
— Ты уверен?
— Насколько я могу быть уверен, не зная ответа, Шкура. Я не могу знать наверняка — я уверен, что ты должен это понимать. Ты спросил мое мнение, и я считаю, что они этого не сделают.
Его следующий вопрос поразил меня, я и сейчас ему поражаюсь:
— Из-за того, что мы сделали?
— Конечно, нет, — ответил я. — Неужели ты думаешь, что мы сможем спасти целый виток, сынок? Только ты и я?
— Дело не только в нас. Там есть Сухожилие, Бала, их дети, Малики и многие другие.
— А! Но это совсем другой вопрос. В таком случае — да. Зеленая будет спасена благодаря тому, что мы сделали и будем делать. Как и Синяя. Исчезнувшие люди уже знают об этом, и мне тоже следовало бы догадаться, когда они попросили моего разрешения возвращаться на Синюю. Если инхуми в будущем поработят здесь человечество, Исчезнувшие люди не захотели бы возвращаться; а если уничтожат его, то такого разрешения не потребовалось бы.
Шкура кивнул, как мне показалось, в основном самому себе.
— Ты всегда скучал, когда мы с мамой говорили о том витке, который мы оставили, чтобы прийти сюда, — Витке длинного солнца. Поэтому я постараюсь объяснить это как можно короче. Когда мы были на посадочном аппарате, я подумал, как и все мы, что Пас совершил ужасную ошибку, что Зеленая — своего рода смертельная ловушка, наполненная инхуми.
— Так оно и есть.
— Нет, это не так. Там есть инхуми, конечно, и в большом количестве. Но не в подавляющем. Они охотятся на колонистов — или пытаются это делать — точно так же, как охотятся на нас здесь.
— Конечно.
— И при этом их убивают — не каждый раз, но довольно часто. Сухожилие и колонисты могут убить их, как ты видишь, и часто это делают. Они ничего от этого не теряют. Инхуми тоже могут убить их. Однажды я очистил большую канализацию на Зеленой, Шкура. Она была забита человеческими телами, я бы сказал, несколькими тысячами тел.
— Наверное, это было ужасно.
— Так оно и было. Но, Шкура, каждое из этих тел принадлежало рабу или потенциальному рабу, инхуману, который истек кровью и умер, вместо того, чтобы работать и сражаться за своих хозяев. Победы Сухожилия делают его сильнее, но победы инхуми делают их слабее.
Сегодня вечером Шкура высказал тот же аргумент Джали, изложив его в своих собственных терминах и гораздо менее сжато, чем я здесь.
Она покачала головой:
— Мы победим. Мы уже выигрываем на обоих витках.
— Почему?
— Потому что вы сражаетесь между собой гораздо больше, чем с нами. Помнишь вопрос, который я задала твоему отцу, когда мы подошли к воротам Карьи?
Шкура покачал головой.
— Я спросила, что толку в канаве и стене из палок, когда мы, инхуми, умеем летать. Он не ответил мне, потому что знал ответ. Не хочешь ли попытаться?
— Нет, не хочу.
— Вы продаете нам своих соплеменников за оружие и сокровища, — сказала она ему почти извиняющимся тоном, — и чем больше вас становится, тем вы более жестокие и неистовые. Ваша жестокость и неистовость укрепляют нас.
Он озадаченно уставился на нее.
— Спроси этого человека, которого ты называешь своим отцом. Он тебе расскажет.
— Он этого не сделал и не сделает, — сказал я.
Она не обратила на это внимания:
— Ты участвовал в войне, которую Солдо вел с Бланко. Как ты думаешь, кто победил?
— Бланко, — сказал Шкура.
— Ты ошибаешься. Мы.
Когда он лег спать и Джали улетела, вернулся Орев, сообщив:
— Хорош вещь. Вещь идти.
— Ты имеешь в виду Соседей? — Хотя они дали мне чашу в Гаоне и я часто ощущал их присутствие у Инклито, я не разговаривал ни с одним из них с тех пор, как они вернули меня в Виток длинного солнца.
Орев подпрыгнул в знак согласия, его блестящие черные глаза пылали, как угли, отражая свет костра:
— Идти быстр!
— Идти уже, — сказал Сосед. Я не мог видеть его лица, но его голос улыбался.
Еще один присоединился к нему, и оба сели со мной у нашего костра, по моему приглашению.
— Я знаю, — сказал я, — что вы не будете есть нашу еду и пить наше вино, но мне бы хотелось что-нибудь вам предложить.
— Мудрость, — сказал первый, а второй добавил: — Беседу.
— Боюсь, только ветер и глупость. Неужели инхуми действительно прогонят нас обратно, как прогнали вас?
Первый покачал головой:
— Вы не сможете пойти туда, где находимся мы.
— Вы имеете в виду ваш корабль? — спросил второй.
Я забыл это слово и повторил его вопрос.
— Ваш звездолет, пустотелый астероид, который вы называете Витком длинного солнца.
— Это невозможно, — сказал я. — Посадочных аппаратов в рабочем состоянии очень мало, а нас с каждым днем становится все больше.
— Тогда они не смогут прогнать вас, как прогнали нас, — сказал первый.
На это Орев подпрыгнул:
— Нет уйти!
— Мы должны оставаться и сражаться. — Я почувствовал, как у меня упало сердце. — Вы это хотите мне сказать?
— Нам нечего вам сказать. Мы сражались с нашими инхуми тысячу лет назад, точно так же, как вы сражаетесь со своими. Вы знаете результат. Почему вы должны нас слушать?
— Хорош вещь! — настойчиво сказал Орев. — Вещь речь.
— Потому что вы мудры и доказали, что вы — друзья, — ответил я. — Если бы я мог задать только один вопрос...
