— На меня он дует. Неужели так длинно они есть, мессир?
Я покачал головой.
— В моем сне так это есть. — Он закрыл глаза, пытаясь вернуть воспоминание. — Такая красивая она есть. Сон? Очень красивая. Ее губы, ее глаза, ее зубы. Мой дух пылал. Разгневанная богиня, твоя дочь Джали есть, мессир, в моем сне.
Я спросил, помнит ли он, как она была одета, кроме плаща.
— Нет... — он взглянул на Азиджина. — Ее платье я не помню, мессир. Без шляпы, или только с очень маленькой шляпкой, это может быть.
— Хорош дев. — Орев спрыгнул со своего насеста ко мне на плечо.
— Неужели, Орев? Обычно ты называешь ее плохой вещью.
— Хорош дев! — настойчиво сказал он.
— Поскольку вы не можете вспомнить ее платье, легерман Влуг, была ли она действительно одета?
Он, как и прежде, взглянул на Азиджина:
— О да, мессир.
Азиджин поднял выпрямленный указательный палец правой руки, похлопал его левым и сказал:
— Молодой он есть, мессир. — Сомневаюсь, что ему самому тридцать.
— Шелк речь, — решительно заявил Орев.
— Я полагаю, он имеет в виду, что мне давно пора истолковать ваши сны, и, без сомнения, так оно и есть. Однако небольшое дополнительное обдумывание могло бы способствовать интерпретации, как и бекон с кофе. Что вы скажете, если мы разбудим моего сына и других ваших труперов и выясним, что эта гостиница может предложить на завтрак? Джали была усталой и больной — без сомнения, вы это заметили. С вашего позволения, я подброшу еще несколько палочек в огонь, прежде чем мы уйдем, и дам ей пару дополнительных одеял. Если она проснется до завтрака, то сможет присоединиться к нам. Если нет, то сон может помочь ей.
Мы оделись, разбудили Шкуру и его охранников, которых Азиджин жестоко выругал за то, что они позволили Джали незаметно покинуть их комнату, и спустились вниз. Там было темно и тихо, но мы открыли ставни — обнаружилось, что ночью шел сильный снег, — и зажгли все свечи от тлеющих углей в камине гостиной. Азиджин взял на себя смелость разбудить трактирщика и его жену, но вернулся с недовольным видом, потирая костяшки пальцев:
— Больны они есть, это они говорят. Может быть, я думаю. Наш завтрак Влуг приготовит. Если их пищу он растратит, самих себя пусть они винят. Влуг, готовить ты умеешь?
Влуг поклялся, что не умеет.
— Тогда тебя я учу. Легерман должен готовить и стрелять тоже. Цваар
[126], Лиу
[127], лошадей видеть вы должны. Ну так это сделайте! Когда мы поедим, проверю я все.
— Я позабочусь о наших, отец, — сказал Шкура. — Мой отец — прекрасный повар, сержант. Я уверен, что он поможет вам на кухне, если вы попросите его.
Я так и сделал, конечно же, — разогрел пирог с орехами и яблоками, добавив сыр (эти люди, кажется, добавляют сыр в каждое блюдо), и соорудил подовые пирожки, пока жарились сосиски и свинина в кукурузной муке.
— Не хорошая еда есть, — заявил Азиджин, когда все было готово. — Хорошая кухня, как у моей матери, нужна нам, и моя мать, чтобы готовить. Но хуже этого в трактире я ел. Что в этих маленьких пирожках, которые для нас вы делаете, мессир?
— Мед и маковое семя. — Я предложил Ореву кусочек свинины с кукурузной мукой, чтобы узнать, понравится ли ему это.
— Сода, тоже. Соль и три вида муки. Их я видел вы смешиваете. Если другой я съем, сны более безумные, чем у меня уже есть, он даст?
— Не безумный, мой есть, — настойчиво сказал Влуг. — Самый прекрасный в моей жизни он есть, и даже более реальный, чем сейчас. — Он насадил еще одну сосиску; он приглядывал за сосисками, пока они жарились, и, казалось, гордился результатом.
— В кровати на стене спать, спальня не имеет крыши видеть! — Азиджин покачал головой и положил себе на тарелку еще маринованной капусты.
Губы Шкуры сформировали слово «где?».
— Вы просили меня объяснить ваши сны, — начал я, попробовав свинину с кукурузной мукой. — Мне было бы легко придумать для вас какую-нибудь историю, как я и планировал вначале. Это также было бы нечестно, как я решил, когда мы спускались вниз. Я не говорю по принуждению. Вы просили меня помочь вам понять, что с вами произошло. Я сказал, что сделаю это, и поэтому обязан сделать это честно. Знаете ли вы, что дух покидает тело после смерти?
Оба кивнули.
— С богами говорить, — сказал Лиу.
— Возможно. По крайней мере, в некоторых случаях. А теперь я должен попросить вас — особенно вас, сержант Азиджин и легерман Влуг, — принять тот факт, что он может покидать тело и в другое время.
Я ждал их протестов, но их не последовало.
— Позвольте мне проиллюстрировать свою точку зрения. У мужчины есть дом, где он живет несколько лет со своей женой. Они очень счастливы, этот человек и его жена. Они любят друг друга, и что бы ни случилось, они есть друг у друга. Потом жена этого человека умирает, и он покидает дом, в котором был так счастлив. Он стал ему отвратителен. Если Внешний, бог богов, не вернет ее к жизни, он не захочет больше видеть этот дом. Я ясно выражаюсь?
— Так я думаю, — сказал Влуг, а Азиджин: — Для меня нет.
— Я говорю о духе, покидающем тело после смерти. Тело — это дом, о котором я говорил, а жизнь — это жена, которая сделала его местом тепла и комфорта.
Азиджин кивнул:
— Понял.
— Может быть, ее муж отправляется к богам, как предположил легерман Лиу, а может быть, только во тьму. На данный момент это не имеет значения. Я хочу сказать, что он покидает дом, который она для него создала, и никогда не возвращается.
— Птиц идти, — объявил Орев. Он прыгал вокруг стола, выпрашивая кусочки еды. — Идти Шелк.
— Если ты хочешь умереть, когда умру я, Орев, — сказал я ему, — искренне надеюсь, что ты этого не сделаешь. В Гаоне рассказывают об умирающих людях, которые убивают какое-нибудь любимое животное, обычно лошадь или собаку, чтобы оно сопровождало их в смерти; и под Длинным солнцем правители дошли до того, что жгли своих любимых жен заживо на погребальных кострах. Искренне надеюсь, что, когда я умру, ни один мой друг или родственник не уступит такой жестокой глупости.
Цваар, который до этого молчал, сказал:
— Когда дух уходит, человек умирает, я думаю.
Я покачал головой:
— Он умирает, потому что вы выстрелили ему в сердце. Или потому, что он заболел какой-то болезнью, или потому, что его лягнула лошадь, как однажды сказал мне один мудрый друг. Но вы поднимаете важный вопрос — что дух не есть жизнь, и жизнь не есть дух. И еще, что эти двое вместе — одно. Муж — это не его жена, точно так же, как жена — не ее муж; но в сочетании эти два понятия — одно. Я хотел сказать, что, хотя человек из моей маленькой истории покинул свой дом раз и навсегда, когда умерла его жена, он уже много раз покидал его раньше. Возможно, он выходил прополоть их огород или шел на рынок купить обувь. В таких случаях он оставлял дом, чтобы вернуться.
