— Продолжай, — повторил Гончая. — И что же ты сделал?
— Ну, я подумал, что, раз уж я здесь, то вполне могу найти спальню, где было окно, через которое выпрыгнул Шелк, дотронуться до подоконника, встать у окна и так далее. Я постукивал палкой, ища дверь, когда услышал страшный удар, удар и треск ломающегося дерева. Я не могу передать тебе, как страшно мне было одному в темноте.
Гончая поднял брови:
— Мне кажется, я тоже это слышал. Где-то далеко в доме раздался громкий хлопок, задолго до того, как ты вернулся. Я подумал, что Хряк мог упасть.
— Возможно, так оно и было, хотя я в этом сомневаюсь. Моя догадка — и это всего лишь догадка, не более того, — что Хряк ударил по стене либо мечом, которым он пользуется в этой темноте, как я своей палкой, либо кулаком.
— Ударил по стене?
— Да. Я сомневаюсь, что в этом доме осталась хоть какая-то мебель или что она простояла там столько лет. У Крови была прекрасная мебель, судя по тому, что я о нем слышал, и я уверен, что ее давным-давно увезли. Мы копим сокровища, Гончая, и по глупости своей верим, что мы копим их для себя, тогда как на самом деле мы копим их для тех, кто придет после нас. Могу ли я доверить тебе нечто личное и весьма постыдное, касающееся моей собственной семьи?
— Абсолютно, если ты хочешь.
— С моим старшим сыном часто бывало трудно. Он чувствовал, что гораздо мудрее нас с Крапивой и мы должны делать то, что он говорит, и быть благодарны ему, что он снизошел до того, чтобы править нами и давать нам советы.
Гончая улыбнулся:
— Я тоже доставил своему отцу немало головной боли.
— Однажды, когда он разозлился на Крапиву, он так сильно ударил кулаком по шкафчику, который я смастерил, что сломал дверь, а также сильно повредил себе руку. Я объяснил звук, который ты слышал?
Гончая почесал в затылке:
— А что так рассердило Хряка?
— Постукивание моей палки, я полагаю.
— Он был в спальне жены кальде Шелка?
— И подумал, что его вот-вот прервут. Это все догадки; но да, я думаю, что именно это и произошло.
— Теперь я понимаю, почему ты не хотел посылать к нему Орева. — Гончая собрал ветки и кору — все, что осталось от их дров, — и подбросил их в костер. — Чего я не понимаю, так это того, что Хряк там делал.
— В пустой комнате в этом темном, пустом доме? Мне кажется, что он мало что мог сделать, кроме того, что я планировал сделать сам — прислушаться к тишине, потрогать стены и подоконник и попытаться угадать, где стояла кровать и остальная мебель Гиацинт.
— Я думал, что Хряк никогда раньше не бывал в этой части витка. Кажется, он так и сказал. И ты тоже это слышал, Рог.
— Да. — Он встал, стряхивая пыль с коленей и задней части бридж. — Нам нужно больше дров. С твоего позволения, я попробую их найти.
— Ты больше не хочешь об этом говорить, — сказал Гончая.
— Ну, можно сказать и так. Мне больше нечего сказать разумного по этому поводу, и я не люблю говорить глупости, хотя часто это делаю. Не хочешь ли услышать примеры моей глупости?
Гончая потянулся за фонарем:
— Да, хотел бы.
— Я слышал не Хряка, а кого-то другого. Эти апартаменты принадлежали не Гиацинт, а кому-то другому. Хряк был связан не с ней, а с кем-то, кто занимал ее апартаменты до нее.
— Ты веришь хоть во что-нибудь из этого?
— Ни единому слову. Когда — если — Хряк вернется, я могу спросить, очень дипломатично, что сказала ему Мукор и почему он пошел в апартаменты, которые когда-то занимала Гиацинт. Я могу — но не буду. И тебе советую вообще не спрашивать его, хотя и не могу запретить. Ты пойдешь со мной за дровами?
— Да. — Гончая открыл свой фонарь и опустился на колени у огня, чтобы зажечь свечу. — Я возьму и это. Если мы выйдем за стену, найдем сколь угодно сушняка, наломанного ветром с деревьев.
Они оставили мерцающий свет огня и запах древесного дыма и прошли через проем, который прежде был дверью Крови. Дул сильный ветер, намекавший на осень — он качал фонарь Гончей, как перо на веревочке.
Гончая сразу же направился к своим сбившимся в кучу ослам:
— Я собираюсь привести их в дом. Дождь прольется с минуты на минуту.
Его спутник уже собирался сказать ему, чтобы он поторопился, и заметить, что надвигающаяся буря, вероятно, была тем, чего ослы боялись раньше, когда Орев резко приземлился ему на плечо, прокаркав:
— Муж прийти! Больш муж!
— Хряк? Где он сейчас?
— Больш больш! Атас!
— Поверь мне, я постараюсь быть как можно осторожнее. Где он сейчас?
— Нет, нет! — Орев замахал крыльями, чтобы удержать равновесие на ветру.
— Ты не обязан идти со мной, но где ты его видел?
— Взад. Птиц показ. — Орев бросился прямо против ветра, сильно хлопая крыльями и летя не выше колен своего хозяина. Слабый свет фонаря померк и исчез, когда Гончая повел своих ослов в разрушенную виллу.
— Идти птиц! — крикнул Орев из темноты.
— Да! Я иду!
— Хорош Шелк! — Хриплое карканье почти затерялось в реве ветра. — Атас!
Его зондирующий посох ничего не находил, пока огромная рука не сомкнулась вокруг него, охватив его от плеча до талии.
— Не хочешь ли света? — Голос божка смешался с отдаленным громом, как будто заговорила надвигающаяся буря.
Человек, к которому обратился божок, ахнул.
— Я сожгу этот дом для тебя, святейший, если ты захочешь.
Он обнаружил, что не может думать, почти не может говорить:
— Если ты сожмешь кулак, то убьешь меня.
— Я не буду жать сильнее. Сядешь ли ты на мою ладонь, святейший? Ты не должен упасть.
— Да, — сказал он. — Я... да.
Что-то надавило ему на ступни; колени, которые он не мог держать прямо, согнулись. Рука, схватившая его, расслабилась, скользнув вверх и в сторону. Он ощупал твердую, неровную поверхность, на которой сидел, и обнаружил, что она простирается на пол-кубита влево и вправо от него; он нашел и огромные пальцы (каждый шириной с его голову), которые нависали над ним сзади.
— Орев?
Это прозвучало как шепот; он намеревался крикнуть. Он набрал полную грудь воздуха и попробовал снова:
— Орев!
— Птиц здесь. — «Здесь» явно было достаточно далеко.
— Орев, подойди ко мне, пожалуйста.
Он чувствовал ветер, холодный и неистовый, порывы которого грозили сорвать его с ненадежного сиденья.
— Птиц вред?
— Нет! — Он прочистил горло. — Ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда.
