— Больш муж. Птиц вред?
Глубокий голос снова загрохотал из темноты:
— Если ты упадешь... — На горизонте сверкнула молния. На какую-то долю секунды стало видно лицо, такое же большое, как у Ехидны, которую он видел давным-давно в Священном Окне: крошечные глазки, ноздри, похожие на логово двух зверей, и пещерообразный рот. — Я не смогу тебя поймать.
— Пожалуйста. — Он задыхался, борясь с ощущением, что ветер уносит каждое слово в никуда. — Ты сказал, что у меня может быть свет. Если я этого захочу. У меня есть фонарь. Могу я зажечь его?
— Как скажешь, святейший. — Это был хриплый шепот, похожий на отдаленную лавину.
Он сунул свой фонарь в карман, когда увидел, как Гончая зажигает свой; теперь он возился с ним и с огнивом, едва не выронив оба.
— Он очень маленький, святейший. — На этот раз в ужасающем грохоте послышались слабые нотки веселья.
— Все в порядке, — сказал он с растущим чувством облегчения. — Я тоже. — Белые искры посыпались на дрожащий фитиль. Казалось, в его руках были падающие звезды, как звезды на дне могилы, куда Шелк и Гиацинт опустили тело Элодеи во сне, который он вспомнил со сверхъестественной ясностью.
«Здесь мы роем ямы в земле для наших мертвых, — подумал он, — чтобы приблизить их к Внешнему; и на Синей мы делаем то же самое, потому что делали это здесь, хотя это и отдаляет мертвых от него».
Желтое пламя свечи поднялось; он закрыл фонарь, загипнотизированный кончиком большого пальца божка, гладко закругленным лицом безликого человека в остроконечной шляпе, которое на самом деле было когтем.
— Ты видишь меня. — В голосе гиганта послышалось легкое удовлетворение.
— Да. А ты мог видеть меня раньше.
Огромное лицо медленно опустилось. Потом медленно поднялось, как большая лодка на длинной волне.
— Как Орев. Орев может видеть даже тогда, когда мне кажется, что света вообще нет.
Ответа не последовало, и он спросил себя, услышал ли его божок.
— У Орева глаза больше, чем у меня, — храбро продолжал он, — хотя Орев гораздо меньше. Твои глаза кажутся мне очень маленькими, но это только потому, что они малы по сравнению с твоим лицом. Каждый из них должен быть размером с голову Орева.
Дождь хлестал, как плеть.
— Ты говоришь слишком быстро, святейший, — пророкотал божок.
«И тебе должно казаться, что мы движемся очень быстро, — подумал он. — Что мы мечемся, как белки или кролики».
— Ты в опасности, святейший? Я буду защищать тебя.
— Нет. — Он поднял фонарь, его промокшая туника прилипла к руке. Это было лучше — намного лучше, — чем канализация на Зеленой.
— Ты в чем-то нуждаешься, святейший? Я тебя обеспечу.
— Это очень мило с твоей стороны. — Он изо всех сил старался, чтобы его услышали.
— Птиц здесь! — Орев тяжело приземлился на голову, и все его конечности задергались от ужаса. — Мокр, мокр! — Мелкие брызги воды присоединились к дождю, когда Орев встряхнулся и захлопал крыльями.
— Пробрался под пальцы, да?
— Хорош птиц! Хорош Шелк!
Внезапно раскаявшись, он медленно заговорил с божком:
— Ты сделал для меня убежище и даже позволил Ореву разделить его. Я... мы не даем тебе укрыться?
И снова в грохоте послышалось легкое удовлетворение, хотя он не был уверен, что ему это не показалось:
— Я не страдаю, святейший. — Наступила пауза, во время которой огромное лицо, слабо освещенное снизу, смотрело на него. — Тебе что-то нужно?
— Нет. — Ему все еще было трудно говорить.
— Остальные должны остаться, — пророкотал божок. Его дыхание, горячее, влажное и зловонное, пронзило ветер; при его словах сверкнула молния, открыв взгляду бесцветную кожу, покрытую чернильными тенями. — Уже достаточно ушло. Скажи остальным, чтобы оставались. Именно это я и пришел тебе сказать. Это слова Шелка.
Глава седьмая
СОБУТЫЛЬНИКИ
Мы провели эксперимент, и эксперимент провалился. Это истина, и я должен смотреть на него именно так. Все мои планы — буду честен: все мои интриги — пошли прахом. Я должен выработать новый подход.
Когда я был в Бланко, мы с Фавой обнаружили, что, когда мой разум соединяется с ее разумом, мы — и все остальные, находящиеся в нашем обществе, — можем путешествовать в виде духов. Мы отправились на Зеленую, а позже Джали, Дуко, Шкура и я вместе с другими отправились в великий город на Витке красного солнца. Думаю, нам это удалось только потому, что Дуко уже бывал там раньше. Дайте мне подумать.
Я собираюсь записать все — даже самые мелкие детали. Возможно, я припомню что-то еще, когда я буду писать или когда перечитаю это завтра.
Я уговорил Берупа отвести меня через улицу к Сайфер — это серьезное нарушение закона, сказал он; он и Аанваген могут потерять свои лодки и даже дом, если закон узнает. Мы ждали еще долго после тенеспуска, пока улица не опустела. Я был закутан в толстый саржевый шлюпочный плащ с капюшоном. Он темно-серый и напоминает мне сутану авгура, которую подарила мне Оливин; какой странный виток, в котором мы становимся кем-то другим, надевая новую одежду! Пленник Рог исчез, как только Беруп завернул его в этот необычайно просторный плащ; его сменил безымянный капитан безымянной лодки. За все время, что я плавал с Бэбби и Саргасс, у меня не было такого плаща. Теперь у меня нет лодки, но я экипирован для нее. Без сомнения, она скоро появится.
Точно так же рубины, красный и пурпурный шелк сделали меня Раджаном Гаона. Мы — всего лишь бумага, наша одежда — чернила.
Мы перешли на другую сторону улицы, причем Орев полетел вперед, чтобы его общество не выдало меня, а также чтобы убедиться, что Сайфер погасит лампы и откроет свою дверь, как только мы появимся.
Она так и сделала. Мы поспешили внутрь.
— Своих слуг я отослала, мессир Рог. Так вы говорите, и это я сделала.
— Идти птиц! — Орев уже махал крыльями над лестницей. Мы побежали за ним — или, во всяком случае, мы с Сайфер побежали, а Беруп, пыхтя и постанывая, взбирался за нами. Один пролет — потом еще один — и в запертую на засов маленькую спальню, окно которой я изучал вместе с Вадсиг и которая постоянно была в моих мыслях. Она казалась почти такой же темной, как вилла Крови; я чуть не споткнулся о стул, на который направила меня Сайфер.
— Свечу теперь вы желаете, мессир Рог? Ставни закрыты. Никто может видеть.
Мне пришло в голову, что никто не смог бы разглядеть меня достаточно хорошо, чтобы узнать, даже если бы они были открыты, и я вспомнил слова Шелка о Мукор — она считала, что ее дух не может покинуть комнату, если окно не открыто. Я решил открыть ставни в комнате Джали и сделал это позже, хотя из этого ничего не вышло.
