— Но не использовать их?
— Правильно.
Гончая ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он молчал, и наконец Гончая спросил:
— А божок сказал тебе, для чего?
— Для того, чтобы Виток можно было перезапустить. Признаюсь, я не понимаю, как такое возможно, но я также не понимаю, как его запустили изначально.
Последовала вторая долгая пауза, которая длилась до тех пор, пока Гончая не рискнул сказать:
— Полагаю, такова воля богов.
— Возможно, так оно и есть. Божок этого не говорил, но, может быть... это вполне вероятно.
Орев хрипло каркнул; трудно было сказать, был ли это крик сочувствия или скептицизма.
— И ты не собираешься это сделать, Рог? Так ты сказал.
— Я знаю. — Растянувшись на спине на одолженном одеяле, он теребил пальцами бороду. — Я сказал это, потому что это правда. Я не собираюсь. Я не буду повторять того, что говорил раньше, разве что добавлю, что размеры и сила не дают морального авторитета. Сильный человек — Хряк, например — может заставить нас повиноваться ему; но мы вправе сопротивляться, если можем.
— Нет бой! — посоветовал Орев.
— Скажи это сильному человеку. Ты мудрая птица и хорошо говоришь, но ты говоришь не тому человеку.
— Но боги... — голос Гончей затих.
— Разумеется, боги обладают моральным авторитетом. Великий Пас, в частности, обладает им; и на самом деле у остальных он есть только потому, что Пас дает его им. Если бы бог сам... но «если» — это детское слово. Ни один бог не говорил со мной. Что ты хотел сказать о Хряке?
— Рог…
С того места, где он лежал, он не мог видеть ни лица Гончей, ни чего-либо еще, кроме куполообразного расписного потолка Крови, извивающихся фигур, менее чем наполовину освещенных мерцающим пламенем огня; но голос Гончей прозвучал встревоженно.
— Рог, ты должен хотя бы подумать о том, чтобы подчиниться. Я имею в виду, божок... Они не слишком часто говорят с нами, но большинство людей признают, что всякий раз они передают приказы богов. Все, кого я знаю, признают. Разве ты не обещал?
— Хорош Шелк! — преданно объявил Орев.
— Нет, не обещал. Божок отдал свои приказы, я задал несколько вопросов и кивнул. Вот и все, что произошло.
— Но твой кивок подразумевал...
— Что я слышал его ответы и понял их. Это все. Я должен найти Шелка — божок сказал, что он здесь, — и доставить его в Новый Вайрон. Я хочу вернуться домой к Саргасс и двум оставшимся у нас сыновьям. Я думаю, что отсутствовал около года. Как бы ты себя чувствовал, если бы тебя разлучили с Пижмой на год?
— Твою жену зовут Саргасс? Я думал, ты называл ее как-то по-другому.
— Я сказал Саргасс? Извини. Мою жену зовут Крапива. Однако мы отклоняемся от темы. Дело в том, что я поклялся. Чтобы сдержать клятву, я рисковал всем — и потерял себя. Ты смотришь на мое лицо, Гончая? Я чувствую твой взгляд.
— Да.
— Это не мое лицо. У меня было мало времени, чтобы изучить свое отражение, но мне и не нужно — мои пальцы говорят мне об этом. И это не мои пальцы. Я не такой высокий и не такой стройный. Видишь ли, я потерял себя, служа своему городу. И я не сверну с дороги после всего, через что прошел. Нет, даже если мне прикажут все боги в Главном компьютере.
Итак, что ты хотел сказать о Хряке?
— Ты потерял самого себя?
— Я не готов обсуждать это. Во-первых, потому что ты не поверишь ни единому моему слову, а во-вторых, потому что мы заключили сделку. Я свою часть выполнил. Я уже сказал тебе, чего хотел от меня этот божок. Более того, я объяснил, почему не буду этого делать. Ты уже готов рассказать о Хряке?
— Почти, но он ушел ужасно давно.
— Я знаю. Я не знаю, вернется ли он к нам сегодня ночью, и, может быть, он вообще не вернется. Выполни свою часть нашей сделки.
— Я так и сделаю, но сначала позволь мне сказать, что кое-что из этого неправда, хорошо? Я скажу тебе то, что собирался сказать, но у меня было время подумать об этом, так что потом я возьму некоторые слова обратно. — Гончая замолчал.
— Вот что я хотел сказать. Я хотел сказать, что мы с тобой прекрасно ладим. Гончая и Рог, верно? Это название постоялого двора в горах. Но я собирался сказать, что Хряк мне не нравится. Это та часть, от которой я хочу отказаться. Я собирался сказать, что мне не нравится Хряк, и я думал, что он опасен...
— Хорош Хряк!
— И я собирался сообщить тебе название гостиницы, в которой собираюсь остановиться. Это «Горностай», и я собирался сказать, что после того, как мы попрощаемся и разойдемся в разные стороны, ты можешь прийти туда и остаться со мной, если только не приведешь Хряка.
— Это очень великодушно с твоей стороны. Я, конечно, ценю это. — Все еще глядя в потолок, говоривший улыбнулся.
— Как я уже сказал, то, что Хряк мне не нравится, на самом деле неправда. Я его боюсь. Он огромный и очень сильный, и я думаю, что его слепота делает его диким. Я тоже мог бы стать диким, если бы ослеп. — Гончая нервно хихикнул. — Так что я не могу винить Хряка за это. Но все равно он меня пугает. Я все еще молод, и Пижма, возможно, носит нашего первого ребенка, и я не хочу, чтобы меня убили.
— Как и мы, люди постарше, уверяю тебя. Ты говоришь, что не испытываешь неприязни к Хряку. Он тебе нравится?
— Я... — Гончая замялся. — Да. Да, это так. Я все еще боюсь его, но он мне очень нравится.
— Как и мне. Гончая, большое тебе спасибо. За то, что ты предложил мне место для ночлега — я ценю это и, возможно, приму твое предложение, — но больше всего за то, что ты доверился мне.
Гончая сглотнул:
— Если хочешь, можешь взять с собой Хряка.
— Я еще раз благодарю тебя, на этот раз от его имени. Ты чрезвычайно великодушен.
— Ты сказал, что мои слова могут оказаться важными. Это не так, и я это понимаю. Но так я думал. Вот и все, что я собирался сказать.
— Ты ошибаешься. Это было так важно, как я и предполагал. Ты сделаешь мне еще одно одолжение, Гончая? Ты уже сделал так много, что мне неприятно просить тебя об этом, но я все-таки хочу попросить. И прошу.
— Да, безусловно. Что это?
— Иди спать.
— Я тут подумал... Хряк не вернется. Думаю, мы оба это знаем. Поэтому я подумал, что, может быть, мне стоит пойти и посмотреть, не смогу ли я сделать то, что он сказал, — то есть найти какую-нибудь старую мебель или оторвать где-нибудь пару досок.
— Кормить огонь, — пояснил Орев.
— Нет. Иди спать, пожалуйста.
— Становится все холоднее.
— Мы должны это вынести. Пожалуйста, иди спать.
Лежа на спине и заложив руки за голову, он разговаривал сам с собой, рассказывая себе, как Внешний дотронулся до патеры Шелка на площадке для игры в мяч между одним мгновением и другим, и как он сам играл, совершенно не сознавая того важного события, которое произошло, сознавая только игру, сознавая, что мяч был выхвачен у него, когда он собирался бросать, сознавая, что патера Шелк был гораздо лучшим игроком, чем он когда-либо будет, сознавая яркое солнечное небо, по которому плыл летун, черный крест на фоне солнца, знак сложения, означавший, что к витку что-то добавлено, что виток уже никогда не будет прежним, что бог богов, который так долго был снаружи, вошел — шепчущий ветерок, более сильный, чем воющий, кружащийся ураган Паса.
