— А потом?..
— Почувствовал х'эт, кореш. То, чо ты сказал. Хотел чувствовать всехда, но не чувствовал больше.
— И после этого ты несколько изменился. Обнаружил, что делаешь то, что удивляет тебя самого.
— Х'йа.
— Хорош Шелк, — пробормотал Орев с его плеча.
— Это была исповедь, Хряк. Я не объявлял об этом, но так оно и было. Я мирянин, как я уже сказал, но мирянин может исповедовать, когда в этом есть нужда. Я бы хотел, чтобы ты сейчас встал на колени. Я знаю, что тебе это не нравится, но ты не должен скрывать от Внешнего — это он прикоснулся к тебе сзади, я уверен, — почтение, которое ты оказываешь стольким дверям. Ты встанешь на колени?
— Думаешь, х'он могет вернуть мне зенки?
— Понятия не имею. Ты встанешь на колени?
Хряк так и сделал.
— Хорошо. Это было худшее препятствие, которое, я боялся, мы не сможем преодолеть. — Быстрым движением он послал Гончую к задней части мантейона. — А теперь повторяй, что я говорю. Очисти меня, друг.
Хряк покорно повторил.
— Тебе не нравится говорить «я», правда, Хряк? Я имею в виду местоимение, а не «йа», которое ты используешь вместо «ага», означающее согласие. Может быть, это суеверие?
— Не звучит хорошо в светоземлях, — пробормотал Хряк.
— Невежливо? Тогда ты можешь сказать: «ибо Внешний и другие боги были оскорблены мной». После этого ты должен рассказать мне обо всем очень плохом, что ты сделал, кроме грабежей и убийств, которые уже описал. Орев, ты должен оставаться с Гончей, пока я не позову вас обоих.
В задней части мантейона Гончая наблюдал за коленопреклоненным Хряком (таким огромным, что даже на коленях он был почти так же высок, как человек в поношенной коричневой тунике), пока совершенно не смутился.
— Муж речь, — объяснил Орев, усаживаясь на спинку скамьи перед Гончей. — Речь Шелк. — Он присвистнул, чтобы подчеркнуть важность этого разговора, и добавил: — Птиц идти. Идти Гонч.
Гончая рассеянно кивнул. Статуи Девяти все еще стояли в нишах вдоль стен. Кто это там с совой, спросил он себя. Некоторые — всего лишь младшие боги, он был уверен. Поскольку статуй было больше девяти, они должны были быть. Он всегда считал младших богов неважными; впервые ему пришло в голову, что и сам он неважен, а такие важные боги, как Ехидна (вон там, держит в каждой руке по гадюке), заботятся только о важных людях и важных делах:
— Ехидна, и Молпа с дроздом. Но кто это там с голубями?
— Муж речь, — повторил Орев в другом контексте.
— Сам с собой, — ответил Гончая. — Я пытался дать имена этим богам, вот и все.
Один из бормочущих голосов в передней части мантейона стал более внятным.
— Тогда я приношу тебе, Хряк, прощение богов. Во имя Внешнего ты прощен. Во имя Великого Паса и Серебряного Шелка ты прощен. И во имя всех младших богов ты прощен властью, вверенной мне. — Быстрый жест описал знак сложения над склоненной головой Хряка.
Гончая направился к ним, видя, что огромный Хряк встает и расправляет плечи. Когда слепое лицо Хряка повернулось в направлении звука его сапог, ступающих по потрескавшемуся каменному полу, Гончая сказал:
— Я думаю, что должен сказать тебе об этом, Хряк. Я старался не слушать и не слышал, я был далеко, и вы оба говорили тихо.
— Все пучком, х'ежели ты тах х'и сделал, — сказал Хряк. — Лилия, кореш?
— Нет. — Он покачал головой. — Ни один из вас не прав. Гончая, ты слышал часть того, что сказал Хряк о разграблении города в Горах, Которые Выглядят Горами. Ты также слышал, как я объявил — то, что сказал мне Хряк, было частью исповеди, хотя в то время об этом не было объявлено.
Гончая кивнул.
— Ты можешь быть обеспокоен своим долгом гражданина и члена Капитула. Тем не менее ты должен понимать, в чем заключается твой долг. Всякий раз, когда кто-либо, будь то авгур, сивилла или мирянин, случайно слышит часть исповеди, этот человек, связанный честью, обязан сохранить в тайне все, что он — или она — слышал. Он не должен намекать на это или упоминать это каким-либо образом. Я ясно выражаюсь?
— Да. — Гончая снова кивнул. — Конечно.
— Тогда позволь мне сказать вот что. Я уже сказал это Хряку, но я хочу сказать это тебе. Ты знаешь, точно так же, как Хряк и я, то, что было сказано ранее; и мы не дети. Для авгура умереть перед своим Священным Окном, и особенно умереть от стального клинка, как умирают жертвы, — это великая честь. Это смерть, о которой тоскует каждый авгур. Я не хочу сказать, что убийство авгура при таких обстоятельствах не является предосудительным; но когда авгур умирает таким образом, другие авгуры и многие благочестивые миряне должны задаться вопросом, не была ли эта смерть устроена Гиераксом в качестве награды.
— Гиеракс мертв, — сказал Хряк.
Гончая уставился на него.
— Понимаю. Я этого не знал, хотя и предполагал, что это может быть. Без сомнения, это к лучшему.
— Рог?
Он кивнул:
— Да. Что?
— Прежде чем мы уйдем... — начал Гончая. — Ты не боишься, что приедешь в город поздно вечером? Ты же сказал, что не пойдешь в Хузгадо до завтра.
— Сегодня днем я хотел бы посетить четверть, в которой жил. Так что нет. Если только то, что ты собираешься предложить, не займет несколько часов.
— Пятнадцать минут или полчаса, я надеюсь. Пока…
Толстая мускулистая рука Хряка, вооруженная толстыми черными ногтями, обхватила плечо Гончей:
— С тобой, приятель. Все пацаны.
Гончая благодарно кивнул.
— Пока я был у задней стены, я пытался назвать имена богов. Эти... Эти статуи. — Он указал на них. — Ты много о них знаешь. Я это уже видел. Пижма тоже это заметила. Во всяком случае, я не мог их назвать, или только некоторые. Я надеялся, что ты назовешь их и немного расскажешь о каждом из них. Это даст мне возможность кое-что рассказать Пижме. И матери. Я бы и сам хотел это узнать, если Хряк не против.
— Шелк речь? — Орев уставился на него блестящим черным глазом.
— Хо, х'йа. Сделай х'эт, кореш. Сам хотел б послушать.
— Очень хорошо. — Он обвел взглядом статуи. — С чего ты хочешь, чтобы я начал?
— Ну, вот эта. — Гончая указал на ближайшую. — Это ведь Фэа, не так ли?
— Да, ты совершенно прав. Фэа — одна из Семерых, четвертая дочь Паса. Теперь, если подумать, мы не могли бы начать с более подходящего бога, так как мы надеемся найти новые глаза для человека по имени Хряк, а я несу семена кукурузы на Синюю. Пирующая Фэа — богиня исцеления и еды. Она председательствует на пирах и руководит больницами. Как правило, вы можете узнать ее изображения по кабану
[141] рядом с ней.
