— О... О, да. — Ее голос прозвучал мрачно.
— Квадрифонс — четырехликий бог. То есть у него только одна голова, но с каждой стороны есть лицо, так что он смотрит на восток, запад, север и юг одновременно. Он — бог мостов, переходов и перекрестков, хотя он явно более важен, чем те немногие и простые вещи, которые, казалось бы, имеются в виду. Я сказал тебе, что у него четыре лица.
Не было слышно ни звука, кроме журчания фонтана; потом она сказала:
— У меня есть маленькая статуэтка с двумя... У меня есть маленькая статуэтка с двумя головами.
— Я бы хотел ее увидеть. Ты ведь понимаешь, что это всего лишь условное изображение? Нам иногда нужно представлять себе Паса во время наших частных молитв, и статуэтки и цветные гравюры помогают нам это сделать. Я должен сказать тебе, что Паса иногда изображают в виде вихря, а Квадрифонса — своего рода монстром, сочетающим в себе орла Паса со львом Сфингс. Могу я на минутку поговорить о Сфингс? Тебе может показаться, что я ухожу от темы, но уверяю тебя, то, что я хочу сказать, имеет к ней отношение.
— Говори... Говори еще. — Она опустилась на землю — почти рухнула — и села напротив него, прижав колени к груди. Даже сквозь несколько слоев мешковины было видно, что у нее острые колени.
— Сегодня утром мы с двумя друзьями обсуждали Сфингс. Она — покровительница Тривигаунта, но она не позволяет жителям этого города делать картины или статуи, изображающие ее. Об этом мы и говорили.
— У... Угу.
— Именно это я как-то сказал патере Шелку. — Он улыбнулся при этом воспоминании. — Он посоветовал мне подумать о чести нашей палестры на Солнечной улице и вместо этого говорить «да».
— Я помню, когда... Я помню, когда ты был кальде.
— Когда патера Шелк был, ты хочешь сказать. Меня самого зовут Рог.
Она снова кивнула.
— В таком случае кальде Бизон, должно быть, разрешил тебе оставаться во Дворце, когда получил должность. Очень мило с его стороны.
— Я не думаю... Я не думаю, что он знает обо мне. Ты собирался сказать, что Сфингс похожа на Квадрифонса, который держит свое имя... Ты собирался сказать, что Сфингс похожа на Квадрифонса, который держит свое имя в секрете?
— Это очень проницательно с твоей стороны. Да, это так. Видишь ли, Оливин, когда-то на рынке была женщина со столиком, которая продавала фигурки Сфингс. Они были очень похожи на твою статуэтку Паса, я полагаю.
— Моя из слоновой кости... Моя из слоновой кости, патера.
Он задумчиво кивнул:
— Те были из дерева. Или, по крайней мере, они казались деревянными. Эта женщина была шпионкой Тривигаунта, и то, что она делала — использовала маленькие деревянные фигурки для передачи информации, — было действительно очень умно, потому что никто из тех, кто знал обычаи ее города, не стал бы ассоциировать изображения Сфингс с Тривигаунтом. Позже, на Синей, я узнал, что жители Тривигаунта, которые оказываются за границей, часто покупают изображения Сфингс, которые увозят домой и прячут.
— Я не... Я не понимаю. — Оливин склонила голову набок, и он снова уловил блеск стекла.
— Зачем они им нужны? Наверное, потому, что у них не должно быть никаких статуэток. Или потому, что они чувствуют, что обеспечивают особый доступ к богине. Имя Квадрифонса — вместе с твоим ключом — дает тебе особый доступ в этот прекрасный сад. — Он помолчал, глядя поверх ветвей, скрывавших их. — Я тоже когда-то жил во Дворце кальде, Оливин. Тогда его только что вновь открыли, там были сорняки и несколько деревьев, но сам Вайрон был переполнен людьми. Когда ты и Квадрифонс открыли мне дверь, я ожидал увидеть только эти листья и сорняки. Мне никогда не приходило в голову, что за этим садом будут ухаживать так, как во времена кальде Чесучи, когда большая часть города сейчас лежит в развалинах. Я нахожу это обнадеживающим.
Она встала, и он тоже встал:
— Я просто хотел сказать, что, запретив владеть ее изображением в Тривигаунте, Сфингс сделала его там очень ценным. Возможно, Квадрифонс имел в виду нечто подобное, когда ограничил использование своего имени. Или же он надеялся связать себя с Внешним, чье настоящее имя неизвестно.
Они вышли из-под раскидистых ветвей и пересекли солнечную, мягкую лужайку. Увидев их, седовласый мужчина бросил мотыгу и опустился на колени.
— Он хочет твоего благословения…
Тут уж ничего не поделаешь; он начертил над головой старика знак сложения:
— Благословлен ты во имя Священнейшего Паса, отца богов, во имя его живых детей, во имя покровителя дверей и перекрестков и во имя Загадочного Внешнего, которого мы молим благословить наш священный город Вайрон.
— Пошли... Пошли, патера. — Оливин потянула его за рукав. — Нам нужно раздобыть немного... Нам нужно раздобыть немного хлеба. — Он последовал за ней, мрачно размышляя о том, что старик, вероятно, заметил, как нестандартно он благословлял его, хотя и старался говорить как можно тише и как можно быстрее.
Дверь (на этот раз деревянная, хотя и окованная железом) вела в комнату для мытья посуды, находившуюся рядом с кухней, которую он смутно помнил. Кухарка, чистившая морковь, застыла, когда они вошли, и ее рот превратился в идеальный круг удивления. Дверь буфета задребезжала и захлопнулась; затем Оливин повела его вверх по темной лестнице, ее хромота стала еще заметнее. Почти бегом они миновали лестничную площадку.
На следующей площадке было маленькое окошко; он остановился перед ним, чтобы перевести дух:
— Этот этаж.
— Нет... Нет, патера. Я родилась там... Я родилась там, но моя комната под крышей.
— Я знаю, дитя мое. Я видел тебя там.
Она переложила маленькую буханку в другую руку и потянулась, чтобы прикоснуться к его тунике:
— Ты... Ты грязный.
— Боюсь, я путешествовал без всякого комфорта. Прошлой ночью я спал на полу. Пол тоже был очень грязный. Кроме того, ты сидела на земле, помнишь? И я встал на нее коленями. Кажется, я даже не отряхнул колени, когда встал. Но, Оливин, я хотел бы задать тебе личный вопрос. Можно? — Она потерла кусок его двухслойной грязной туники, зажав его между указательным и большим пальцами, и он ясно видел, что они были металлическими.
— Тебе не хотелось бы... Тебе не хотелось бы иметь чистую одежду?
— Очень. Также я бы хотел принять ванну, но боюсь, что и то и другое невозможно.
Она подняла глаза, ее лицо было неразличимо за пеленой мешковины:
— Я знаю... Я знаю одно место.
— Где я могу принять ванну? Это очень мило с твоей стороны. Но прежде чем мы покинем этот этаж, я должен кое-что увидеть — одну комнату, в которую я должен войти, если смогу. Я думаю, что найду ее сам, а потом присоединюсь к тебе здесь или там, где ты захочешь.
— Вот... Вот, патера. — Она открыла дверь, и он увидел коридор, вдоль которого тянулись другие двери. Он забыл его или думал, что забыл, но узор на ковре был как удар.
