— Да…
— Это Исчезнувшие люди. Должны быть они. Неподалеку от Нового Вайрона есть одно место, но я не думаю, что оно такое старое, как это. А Сухожилие говорит, что нашел в лесу алтарь. Я говорил тебе об этом. — Мне ответило молчание, я оглянулся через плечо на Саргасс и получил полный страха кивок.
— Алтарь Сухожилия, вероятно, изначально находился в какой-то часовне, святилище или в чем-то в этом роде. Это — намного больше, чем бы оно ни было. — Я остановился, едва не споткнувшись о барьер из разбитого стекла, чуть выше моей лодыжки.
— Ты хотел вернуться. — Страх сквозил в ее голосе. — Я тоже. Давай вернемся прямо сейчас.
— Через минуту. — Стекло было темно-синим, но казалось более прозрачным, чем самое чистое стекло из Трехречья. Я поднял кусок с абсурдным чувством, что он покажет мне место, каким оно было сотни, а может быть, и тысячи лет назад. Но долина, которую я видел сквозь этот осколок синего стекла, казалась более ярко освещенной солнцем, чем та, которую я видел невооруженным глазом.
— Здесь ничего не осталось, — пробормотала Саргасс. — Это старые, разрушенные, сломанные вещи, которые никому больше не нужны, даже деревьям.
— Что-то долго не давало деревьям расти здесь, — сказал я ей. — Какой-то химикат, который они положили в землю, или, может быть, просто очень твердая, толстая мостовая под этой почвой. Не может быть, чтобы прошло много лет с тех пор, как она сдалась. Посмотри на эти молодые деревья. Я не вижу даже одного, которому больше десяти лет. — Она молча покачала головой.
— Я пытаюсь угадать, как работает это синее стекло. Как будто оно видит больше света от Короткого солнца, чем мы, и показывает его нам. Вот, смотри.
— Я не хочу этого делать. — Саргасс снова покачала своей прекрасной головой, на этот раз упрямо. — Я не хочу смотреть на их деревья, и я не хочу смотреть через их стекло. Мы с Бэбби возвращаемся к твоей лодке.
— Если бы мы могли... — От удивления я уронил стекло, которое разбилось у моих ног.
— Что там?
Говоря это, я смотрел вниз, в долину, и, благодаря голубому стеклу, увидел движение. Я указал на него карабином:
— Этот куст задрожал. Не большой, а маленький рядом с ним. Там, внизу, какое-то животное, довольно большое.
— Не надо!
Я сделал шаг вперед, но Саргасс схватила меня за руку:
— Позволь мне сказать тебе, что я думаю. Пожалуйста?
Я кивнул.
— Я не думаю, что они вылили на землю какое-то... лекарство, или под почвой камень, или что-то еще в этом роде. Мне кажется, здесь они продержались дольше.
Для меня это было новой мыслью, и, полагаю, на моем лице отразилось удивление.
— На этом маленьком острове, так далеко от всех остальных жителей суши. Они долго чинили стены, красили их, выкапывали деревья и дикие кусты. Десять лет, так ты сказал?
— Да. — Еще один куст, чуть дальше от нас, чем первый, слегка дрогнул, словно призрак движения, который было бы легко не заметить.
— Десять лет назад они сдались. Их осталось слишком мало, или это требовало слишком много работы, которая не имела смысла. Я знаю, ты считаешь меня глупой...
— Нет, — ответил я ей. — Ты наивная, но это совсем другое.
— Ты думаешь, я глупая, но я могу думать о людях, таких как мы? Двуногих людях, как ты, я и все люди на той лодке: мы бы жили здесь, и больше никого нигде не было. Какое-то время мы бы чинили наши лодки и стены, которые построили, а потом кто-то умер, и стало больше работы для всех тех, кто остался. И кто-то еще умрет. И очень скоро мы бы остановились, но мы не будем мертвы, не все из нас. Последний из нас еще долго не умрет.
— Хорошо, — сказал я ей. — Если это один из Исчезнувших людей, я не стану в него стрелять. И в нее. Но мне бы очень хотелось их увидеть. — Я не верил, что это так, и был совершенно прав.
Несколько минут, показавшихся мне целым часом, я рыскал по кустам, а Бэбби бежал за мной по пятам; потом из укрытия выскочил зеленый олень и помчался прочь, прыгая и петляя, как обычно. Бэбби тут же бросился за ним, визжа от возбуждения.
Я вскинул к плечу карабин и успел сделать один быстрый выстрел. Олень сбился с шага и упал на колени, но меньше, чем за один вздох, снова вскочил на ноги, резко свернул вправо и побежал. Он исчез в кустах, и я побежал за ним, забыв о своей усталости, ведомый взволнованным хунч-хунч-хунч Бэбби!
И внезапно провалился в темноту.
Вот таким образом я намеревался закончить и сегодняшний труд, и весь этот раздел моего повествования. Я вытер новое перо Орева и убрал его, закрыл потертый маленький пенал, который нашел там, где мой отец, должно быть, оставил его — в пепле нашей старой лавки, — и запер ящик, в котором хранится этот отчет, уже толстая пачка бумаги.
Но с ним так не получится. Оно не может быть обыкновенным эпизодом, вроде Вайзера, рисующего свою карту, и всего остального. Либо это падение должно быть концом всей работы (что может быть самым мудрым), либо оно вообще не может завершить ее.
Так что позвольте мне сказать это тем, кто может это прочитать. С этим падением закончилась лучшая часть моей жизни. Яма была ее могилой.
Должно быть, уже очень поздно, но я не могу заснуть. Где-то очень далеко Саргасс поет своим волнам.
Глава девятая
КРАЙТ
Когда я пришел в себя, уже почти настал тенеспуск. Потом я долго лежал на спине, изредка открывая глаза и снова закрывая их, глядя и не думая о том, что видел. Небо потемнело, появились звезды. Я помню, как увидел Зеленую прямо над своим обращенным к небу лицом, а потом уже видел не ее, а только невинные звезды, которые убежали от нее, но вернулись, когда она исчезла.
Примерно в это время я почувствовал холод. Я знал, что мне холодно, и хотел бы, чтобы это было не так. Возможно, я двигался, потирая себя руками или обнимая себя и дрожа; я не могу быть уверен. Сверкающие глаза и острые лица приходили и уходили, но я не просил о помощи и не получал ее.
Меня согрел солнечный свет. Я держал глаза закрытыми, зная, что смотреть на солнце будет больно. Когда оно исчезло, я открыл их, чтобы посмотреть, что с ним стало, и увидел знакомую волосатую маску Бэбби, смотрящую на меня через край ямы. Я снова закрыл их, а когда открыл в следующий раз, его уже не было.
Думаю, вскоре после этого я пришел в себя. Я сел, замерзший, полный боли и жуткой жажды. Словно мой дух ушел и оставил мое тело незанятым, как это было на Зеленой; но в этом случае он вернулся, и мои воспоминания (какими бы они ни были) были воспоминаниями тела, а не духа. Снова наступил день, возможно, полдень. Я сидел среди земли и опавших листьев в яме глубиной около двенадцати кубитов.
(Мой собственный рост, надо сказать, в то время составлял три кубита и две ладони — гораздо меньше, чем сейчас. Глядя на стены ямы, пока еще было достаточно светло, я оценил их высоту — в три-четыре раза больше моего роста.)
