А после этого мне стало хуже, много хуже, как и сейчас.
Я должен рассказать тебе и это: пришла Чанди, притворяясь, будто верит, что я послал за ней, и мне придется прекратить писать этот бессвязный отчет, который стал письмом к тебе — я буду уговаривать ее уйти.
Я не помню, когда писал в последний раз. До большой бури, но когда? Я должен датировать свои записи, но что означают такие даты для тех, кто может прочитать отчет? Каждый город в этом витке, каждый город в старом Витке использует другую систему; даже продолжительность наших лет различна. Это сделал Великий Пас, чтобы предотвратить объединение городов против Главного компьютера; и это все еще разделяет нас. Я дам день и месяц, как мы считаем их здесь, в Гаоне: Дусра Агаст.
[24] Это может что-то значить для тебя, но если это не так, ты не так уж много потеряла.
Сопряжение прошло. Все было так плохо, как я и опасался, и даже хуже. (И сейчас все еще очень плохо.) Многие из инхуми пришли, и многие остались. Мои слуги закрывают ставни на закате, и, когда они спят, я лично осматриваю каждое окно в этом дворце, чтобы убедиться, что они это сделали.
В моей спальне пять окон на север, шесть на запад и пять на юг. Я дважды проверяю каждое из них, прежде чем лечь в постель, а также запираю на замок и засов единственную дверь, опасаясь инхуми и ассасинов.
Инхуму пьет кровь до тех пор, пока его вены не наполнятся и его плоть не насытится снова; удовлетворенный таким образом, он идет своей дорогой, как клещ, который падает, когда напьется досыта; но здесь, где земля бесплатна, есть люди, которые хотят еще больше земли — еще больше и еще лучше — и рабочих, чтобы те работали на них, и они всегда верят, что чужая земля лучше. Они раздавят мелких фермеров, если я им позволю.
Я не позволю.
Вчера вечером в моем саду был застрелен худощавый молодой человек с длинным изогнутым кинжалом. Разбуженный грохотом карабинов, я подошел посмотреть на его тело и невольно подумал о Шелке, карабкающемся по стене Крови с топориком за поясом. Неужели этот молодой человек считал меня таким же плохим, как Кровь? Если да, то был ли он прав? У нас есть инхуми, которые охотятся на нас, но мы еще охотимся друг на друга.
Когда я закончил свой последний сеанс с этим старым пером Орева, мы с Саргасс были на баркасе и в ночи глядели на огни. В ту ночь мне снились призрачные фигуры, выползающие из огней, чтобы подплыть к нам, и взбирающиеся на борт с намерением убить. Я сел, нашел свой карабин и едва не выстрелил, но там никого не было. Я снова лег и пробормотал извинения Саргасс за то, что разбудил ее.
— Я не спала.
Я знал, почему она не спала, или думал, что знал:
— Ты напугана и расстроена, и это вполне естественно. Я не думаю, что ты хочешь рассказать мне об этом, но если ты это сделаешь, я выслушаю все, что ты скажешь, и не разозлюсь.
— Я злюсь на себя, — пробормотала она.
— Значит, твой гнев направлен не туда. Ты должна злиться на меня. Меня. — На мгновение (только на мгновение) я услышал голос Шелка, исходящий из моего собственного рта. Я пытался удержать его, но не смог. — Что бы ты хотела мне сказать?
— Ничего.
— Тогда позволь мне кое-что сказать, и после этого у тебя будет что сказать, я уверен. — Я ждал, что она возразит.
Когда она этого не сделала, я продолжил:
— Во-первых, это была моя вина, и только моя. Не твоя или кого-то еще. Не было никаких причин делать то, что я сделал, а ты сопротивлялась, так яростно, как могла. У тебя есть...
— Я не должна была. — Так мог бы говорить ребенок, маленькая девочка. — Я причинила тебе боль. Я знаю, что причинила.
— Я причинил тебе гораздо больше боли. — Это было настолько ошеломляюще верно, что я не мог продолжать.
— Я это заслужила.
— Нет, не заслужила. И никогда не заслужишь. Ты имеешь полное право гневаться на меня. Это было второе, что я собирался сказать, хотя я уже говорил это сегодня днем. Если бы ты убила меня, пока я спал, никто не смог бы обвинить тебя.
— Я бы винила себя.
— Прежде чем я заснул, мне пришло в голову, что ты могла бы это сделать, и, по правде говоря, я надеялся, что ты это сделаешь.
— Нет! — Она тряхнула головой так сильно, что ее волосы коснулись моей щеки.
— А вот и третье. Я дурак на дурацком поручении. Я изо всех сил старался скрыть это от самого себя с тех пор, как отправился в путь. Отправиться в Виток длинного солнца и привезти оттуда нужные нам чистые линии кукурузы, а также глаз для майтеры Мрамор и так далее — разумно; но это задача для смелого и способного двадцатилетнего человека, а не для меня. Десять или пятнадцать лет назад я мог бы быть адекватным. Сегодня я хуже, чем неадекватен. Я совершенно нелеп.
— Ты пошел, потому что боялся, что они захотят, чтобы пошла твоя жена, если ты этого не сделаешь, — напомнила мне Саргасс. — Ты сам мне об этом рассказал.
— Она могла бы это сделать. Она смелая и практичная, хорошо соображает в критической ситуации. Я не буду перечислять свои недостатки — ты их уже знаешь. Просто скажу, что это описание ко мне не подходит.
— Но...
Я повысил голос:
— Что касается того, чтобы привезти сюда Шелка, это меньше, чем мечта; и я очень сомневаюсь, что Кабачок и остальные вообще хотят, чтобы я это сделал. Торговец по имени Вайзер сказал это Кабачку в лицо в моем присутствии и был прав. Все их разговоры о том, чтобы привезти Шелка в Новый Вайрон, — не более чем уловка, чтобы заставить меня уйти. Или заставить уйти Крапиву, если я этого не сделаю, дешевый и очевидный трюк, который даже Копыто и Шкура должны были бы увидеть насквозь.
Саргасс повернула голову и прошептала мне на ухо, так что я почувствовал теплую ласку ее дыхания:
— Ты был прав. Мне тоже есть что сказать. Хорошо?
— Вперед.
— Когда ты договоришь. Ты уйдешь, несмотря на все, что сказал. Я знаю, что это так.
Я вздохнул, ничего не мог с собой поделать:
— Я уже говорил тебе, что я дурак: я пообещал все это сделать. Это не значит, что ты должна идти со мной. Посадочный аппарат в Паджароку, вероятно, взорвется, как только они попытаются заставить его взлететь. Все на нем погибнут, и было бы лучше, если бы ты не была одним из нас.
— Ты хочешь еще что-нибудь сказать, прежде чем мы оба ляжем спать, или теперь моя очередь?
— Я практически закончил. В-четвертых и последних, ты не пленница на этом баркасе. — Я вспомнил летуна Скиахана, то, что сказал о нем Шелк после того, как Гагарка вытащил его из Хузгадо, и как мы с Крапивой воссоздали эту речь в нашей книге. — Ты мой гость, с которым очень плохо обращались. Ты можешь уйти в любое время — прямо сейчас, если хочешь. Или когда мы доберемся до Паджароку или любого другого города.
