Я должен сказать, что на нас напали только один раз. Пока Крайт был в отъезде, а мы с Саргасс спали, к нашей лодке подплыло с полдюжины человек. Бэбби и пара выстрелов из карабина обратили их в бегство, а один оставил после себя длинный нож, который впоследствии стал орудием и оружием Саргасс. В принципе, никакого вреда не было причинено, но это научило меня бросать якорь подальше от берега на этих реках, как я неизменно делал с тех пор. В качестве дополнительной меры предосторожности, я взял себе за правило отплывать на некоторое расстояние после того, как мы заканчивали ужинать и тушили огонь в ящике с песком, и не бросать якорь, пока не наступит полная темнота и место не станет незаметным.
Найдя Паджароку, Крайт посещал его почти каждую ночь, и я предположил, что он тоже там кормится. Он попросил и получил мое разрешение покинуть нас, если окажется, что посадочный аппарат вот-вот взлетит. В свою очередь, он неоднократно заверял меня, что будет продолжать вести нас, верный обещанию, которое он дал, когда спас меня из ямы, до тех пор, пока это не будет означать, что он сам пропустит посадочный аппарат.
Еды постоянно не хватало. Большая часть мяса, которое закоптила Саргасс, испортилась — то ли потому, что его недостаточно высушили, то ли потому, что оно намокло. Мы купили немного еды в Уичоте, в том числе знаменитый пудинг, о котором я уже упоминал, и мешок кукурузной муки; но после первой недели на реке кукурузная мука кончилась, и пудинг (который когда-то казался таким же неизменным, как камень) проявил признаки нежелательной усушки. Саргасс руками ловила в реке рыбу для меня и Бэбби, рыбу, которую она поначалу отказывалась есть. Она также отправлялась на поиски диких ягод — они были очень кстати, когда их можно было найти, — в то время как Бэбби и я охотились с карабином.
Тем немногим из вас, кто читает это, кто может отважиться на путешествие по западному морю, я скажу следующее. Голод и холод будут главными опасностями, с которыми вы столкнетесь, и они будут намного хуже, чем враждебность людей Тенеспуска, и в тысячу раз хуже, чем самые опасные звери.
(На Зеленой все было не так; возможно, когда-нибудь я все-таки напишу об этом, хотя чудовищных зверей Зеленой невозможно описать. Если я это сделаю, мне придется представить их более медленными, а также меньшими, чем они есть на самом деле.)
Голод и холод мучили нас, как я уже говорил, и они усугубляли друг друга. В холодную погоду голодному человеку почти никогда не будет тепло, даже с одеялом и огнем, а здоровый скоро станет чудовищно голодным. Когда я отплыл с острова Ящерицы, я взял несколько смен одежды, теплое шерстяное одеяло и кипы бумаги, чтобы обменять их на припасы в Новом Вайроне; причем бумагу у меня почти сразу же украли. Взамен моего игломета Сухожилие бросил мне свой нож, и Кабачок очень щедро снабдил меня едой, карабином и патронами, а также серебряными украшениями, о которых я иногда упоминал. Я купил еще еды (уксус, растительное масло, черный и красный перец и сушеный базилик), весла, новый гарпун и еще кое-какие мелочи, после чего счел себя достаточно экипированным.
Я — мы — не был. Меня так и подмывает написать здесь о перчатках, чулках и сапогах. Бывали времена, когда я променял бы баркас на теплую шерстяную шапку и пару прочных кожаных перчаток, но останавливаться на том или на этом — значит затуманить суть дела.
Нельзя снабдить лодку достаточным количеством пищи для такого путешествия, которое я так легкомысленно предпринял. Даже если бы весь ее груз состоял из продовольствия, этого было бы недостаточно. Можно только загрузить столько еды, сколько лодка в состоянии нести, выбирая те продукты (растительные, в частности), которые будут храниться в течение нескольких недель или месяцев. Мы ловили рыбу и охотились, как я уже говорил, но диета исключительно из рыбы и мяса вредна для здоровья и быстро становится невыносимо однообразной. Лучшим подарком, который сделал мне Кабачок, был не мой карабин, а бочонок с яблоками. Прежде, чем мы добрались до Паджароку, я от души пожалел, что их не было полдюжины. Я должен добавить, что каждый день, проведенный на охоте и сборе диких фруктов или орехов, был потерянным днем, и часто мы добывали мало или ничего.
Возможно, я должен также сказать здесь, что, когда бочонок опустел, я разбил его и использовал доски как дрова. Если бы я сберег его и хранил в нем копченого ломбыка Саргасс, многое из того, что испортила вода, было бы спасено.
На рынке в Уичоте было мало ткани, хотя меха и шкуры были в изобилии. Мы с Саргасс купили меховые шапки, закрывавшие шею и уши, мягкие, как масло, кожаные туники из шкуры зеленого оленя (я носил свою под более жесткой одеждой, которую Он-загонять-овца сшил для меня), большие меховые накидки и неуклюжие меховые рукавицы, а также одеяла гораздо толще и теплее того, которое я привез с Ящерицы. Вот такая одежда и необходима в путешествии. Добавьте к ним прочные бриджи — несколько пар — и, по крайней мере, две пары морских сапог и дюжину пар шерстяных чулок.
Нужно также брать с собой иголки и нитки, чтобы чинить одежду. Мне повезло — у меня было несколько больших игл, которыми я шил паруса, и большой клубок толстых льняных ниток. Я бы посоветовал иметь более тонкие иглы и более тонкие нити, а также ножницы.
Снаряжением для лодки я был обеспечен сносно. Второй якорь, который я купил в Новом Вайроне, оказался бесценным. Я также положил в трюм рулон парусины, смолу, лак и краску и пожалел, что не взял всего этого побольше. Не бывает слишком много веревки на лодке, вышедшей в длительное путешествие.
После первой развилки нашим главным препятствием стало течение, с которым мы мало что могли поделать. Даже в низовьях, где его почти не было видно, оно медленно несло баркас назад к Уичоту, хотя вода казалась совершенно неподвижной. После первой развилки нам пришлось красться вдоль одного берега или другого, а это означало, что мы не могли лавировать. Приходилось ждать хорошего, сильного ветра хотя бы в четверть кормы или ползти вперед на веслах. Не раз и не два мы так ждали, ползли и снова ждали по нескольку дней подряд. Бывали даже случаи, когда я делал триста шагов вверх по реке (максимальное расстояние, на которое у нас хватало веревки) и привязывал блок к дереву, после чего мы — Бэбби и я — тащили баркас вперед. В течение всего путешествия я не помню хорошего, сильного, благоприятного ветра, который длился бы целый день.
В долгие часы безделья мы с Саргасс стали более близки, чем когда-либо прежде, даже более близки, чем в те первые идиллические дни, когда ее бедная культя руки еще не зажила и она признавалась мне, что пальцы, которых у нее больше не было, касались чего-то твердого или мягкого, гладкого или шершавого.
Теперь все было не так; если эти мягкие и грациозные призрачные пальцы что-то нащупывали или гладили, я об этом не знал; но она рассказывала о своей жизни под морем, о людях, которых она там знала и любила, или знала и боялась (не все и даже не большинство из них реально существовали, я полагаю), о пресноводных источниках на морском дне, из которых она пила, о шалостях, которые она разыгрывала с ничего не подозревающими мужчинами в лодках, и о домашних животных, которых она приручала, но в конце концов бросала, теряла или съедала.
