Летчик подошел и тихо сказал:
– Пойдемте. Думаю, мы увидели все что надо. У нас достаточно информации, чтобы принять решение. Можно ехать.
– Подождите, – возразил я. – Мне нужно еще кое-что вам сказать.
Но летчик настоял, чтобы мы поехали. Больше я ничего для них сделать не мог. Они думали только о своем проекте. Я хотел еще что-то объяснить заместителью пресс-секретаря, но она на меня больше не смотрела. Она перешептывалась с офицерами – обо мне. Верхушки деревьев как-то странно раскачивались, будто на них изо всех сил дуло чудовище. Летчик осторожно проводил меня до машины, которая должна была отвезти нас домой, в Варшаву.
В аэропорту я тепло с ними попрощался, – может быть, чуть дольше, чем следовало, пожимал им руки, настоял на том, чтобы расцеловать заместителя пресс-секретаря в обе щеки. Обычно я так не делаю, но к этой женщине я внезапно почувствовал прилив симпатии.
Летчик попросил нашего водителя отвезти меня домой и убедиться, что со мной все в порядке.
– Черкните мне, как доберетесь, – сказал я им с какой-то странной веселостью. – Не стесняйтесь, можете запросить еще более подробную информацию, отчеты, все, что захотите. Я в вашем полном распоряжении. Надеюсь, еще увидимся!
Вернувшись в свою квартирку, я проспал весь вечер, всю ночь, все утро и весь день, чувствуя, что должен набраться сил, но еще не зная, для какой цели.
Проснулся сутки спустя в лучах мрачного северного заката. Выйдя из квартиры, на лестничной площадке наткнулся на старуху-соседку. Она будто специально там меня поджидала и махнула рукой – мол, минутку. Я послушался. Старуха юркнула к себе в квартиру и вышла с мужской одеждой на вешалках – несколько пар серых брюк, поношенный пиджак, два свитера и ремень. Бери, показала она знаками.
Я бросил взгляд на свой костюм, и понял, что тот изрядно износился. Господи боже, и я ходил в таком виде все эти дни! Я поблагодарил старуху и принял подарок. Пригласил ее выпить чаю, но она, как всегда, что-то пробормотав, убежала к себе. От одежды шел приятный запах старости. Я решил, что обязательно буду все это носить.
Потом я позвонил по скайпу Руфи. Увидев меня на экране телефона, жена сказала, что я выгляжу плохо – глаза какие-то странные и борода всклокоченная и грязная. «Когда ты возвращаешься? – спросила она требовательным голосом. – Идо опять колотят». Я ответил, что очень занят армейским проектом и экскурсиями, но, как только освобожусь, сразу приеду на несколько дней. «Нельзя показываться людям в таком виде, – сказала Руфь. – Сделай с собой что-нибудь». Потом она смягчилась и рассказала, что видела мою книгу в магазине: «Я была так горда! Даже убедила продавца поставить ее на самое видное место, чтобы все покупали». Я посетовал, что мы не поместили на обложку что-то более располагающее, вроде леса или еврейского ребенка – вместо убийц, веселящихся на выходных.
Руфь возразила, что как раз обложка и привлекает внимание покупателей.
Я сказал, что мне пора, что у меня встреча с военным атташе. Было еще кое-что, с чем предстояло разобраться. Я не могу уйти побежденным. Померил одежду, которую отдала мне вдова. Чистая, теплая – а что еще надо?
Я написал членам армейской делегации, попытался также связаться с военным атташе, но никто мне не ответил.
Я провел еще один тур для старшеклассников, а потом увидел, что в расписании пусто. Заказов не стало. Я принялся звонить в турагентство, но меня там, похоже, избегали. Наконец заместитель генерального директора сказала, что некоторые школы прислали на меня неважные отзывы, сообщили, что были проблемы, и в компании решили временно отказаться от моих услуг.
Меня взбесило, что все это провернули за моей спиной. Я запротестовал. Подобное обращение я терпеть не собирался. Накричал на нее. Потерял над собой контроль. Понял, что моя репутация загублена. Еще совсем недавно я был самым востребованным гидом по Польше, а сейчас опустился ниже плинтуса. Конечно, тут был и финансовый фактор. Руфь привыкла к определенному уровню жизни, оттого и мирилась с моим постоянным отсутствием. А что нам делать теперь?
Моя реакция, судя по всему, возымела некоторый эффект, потому что вскоре мне позвонила все та же замдиректора и предложила подключиться к новому проекту – однодневные поездки для обычных туристов.
– Что за обычные туристы? – спросил я.
Она объяснила, что это туристы, которые приезжают в Польшу отдыхать, а не посещать места Холокоста, но все же хотят посвятить этому один день.
– Это очень выгодный вариант, – уговаривала она меня. – Едете не на неделю, а на сутки, а деньги те же самые.
У меня не было особого выбора. Я знал: вот-вот произойдет нечто грандиозное – и ждал, чтобы не пропустить.
Через несколько дней я рано утром явился к дверям одного из крупнейших варшавских отелей, напротив сталинской высотки, и встретился там с поляком – водителем микроавтобуса. Мы ждали десять минут, тридцать – никто не появился. Водитель пошел к стойке регистрации выяснять, что случилось. Там позвонили в номера, и туристы ответили, что уже спускаются.
Где-то через час объявилась компания пожилых людей, восемь или девять персонажей в теплых куртках. Грузные мужчины и размалеванные женщины, увешанные браслетами и цепочками. Они шумно загрузились в микроавтобус, даже не подумав извиниться за опоздание.
– Я буду сопровождать вас в поездке в Аушвиц, – представился я серьезным тоном, чтобы настроить группу на правильный лад.
Они торжественно кивнули и тут же принялись болтать как попугаи. Трепались без умолку – кто как сыграл в казино отеля, кто что купил в магазинах и кто что собирается купить, про завтрак – неплох, но в других европейских отелях побогаче будет. Подробно перечислили все, что успели съесть и чем им не угодили поляки, потом перешли на обсуждение жен, мужей, детей, внуков, бизнеса, недвижимости и финансов. Конца и края не было этому словесному потоку. Каждый час им позарез требовалась остановка на кофе и перекур, и после каждой такой остановки они возвращались с сумками.
Я пытался понять, что это за люди. Из каких они городов, стало ясно из разговоров, но род их деятельности оставался для меня загадкой. Самый громкий из них владел каким-то заведением. Он жаловался на сотрудника, ответственного за внутренний распорядок и игнорировавшего при этом порядок внешний, – наверное, придется его уволить.
Довольно скоро я заскучал по школьникам и солдатам и пожалел обо всех гадостях, которые о них думал. В середине поездки один из экскурсантов внезапно наклонился ко мне и прокуренным голосом сказал:
– Профессор, нам сказали, что вы профессор, может, расскажете нам чуток про Холокост, про то, что мы сегодня увидим?
Я был рад, что он ко мне обратился, и начал свою обычную вступительную речь об истоках и этапах Холокоста. Этой небольшой лекцией – образцом емкости и точности – я чрезвычайно горжусь. Но они не слушали – не могли сосредоточиться. Способность к концентрации внимания у этих людей была на уровне детского сада, и когда я дошел до вторжения в Россию и начала ликвидаций с помощью айнзацгрупп и местных бандитов, одна женщина крикнула подружке: «Ты погляди, здесь тоже есть «Икея»!»
