В ту роковую ночь прозвенел колокол, и мой отец пришел за мной, вытаскивая меня из гамака, и я в замешательстве смотрела на него заспанными глазами. Когда он посадил меня в лодку, я звала маму до тех пор, пока у меня не пересохло в горле. К тому времени «Жаворонок» уже наполовину затонул, исчезая в пучине позади нас.
То, что сейчас происходило за бортом, моя мать называла прикосновением к душе бури. Когда это случилось, она принимала нас в свое сердце и позволяла нам увидеть его. Она пыталась нам что-то сказать. И только когда мы к ней прислушаемся, мы поймем, что у нее внутри. Только тогда мы сможем узнать, какая она на самом деле.
Восемнадцать
Она пытается что-то сказать
Я не открывала глаза до тех пор, пока первый луч солнечного света не прорезал темноту, упав на зеленую воду, пойманную каютой в ловушку. Буря быстро пронеслась над «Мэриголд», но нам потребовалось еще несколько часов, чтобы ветер перестал швырять корабль из стороны в сторону. Мы не перевернулись и не сели на мель, и всякая команда посчитала бы подобное большой удачей.
Снаружи послышались хриплые голоса, но я еще несколько минут сидела, свернувшись калачиком в темноте. Вода плескалась вокруг меня, и по каюте плавало содержимое опрокинутых рундуков, подобно крошечным лодкам: маленькая коробочка коровяка, перо, закупоренная пустая бутылка из-под виски. Потребовались бы дни, чтобы выкачать всю эту воду из корпуса, но кислый запах сырости еще долго будет напоминать о минувшей буре.
Плавать по Узкому проливу было все равно что бросать вызов стихии. Однажды я спросила Сейнта, боится ли он шторма, когда темные тучи начали сгущаться позади «Жаворонка». Сейнт был крупным мужчиной, который возвышался надо мной, стоя у руля. Когда он посмотрел на меня сверху вниз, его лицо окутало белое облако дыма, вырвавшееся из курительной трубки.
– Я видел вещи похуже шторма, Фей, – ответил он.
«Жаворонок» был единственным домом, который у меня был до Джевала, однако за годы до моего рождения Сейнт лишился четырех кораблей из-за гнева морских дьяволов. В детстве у меня на глаза наворачивались слезы, когда я представляла, как прекрасные, величественные корабли оказываются в плену холодной пучины. Первый раз я собственными глазами увидела тонущий корабль вместе с мамой, когда он погружался в Силки Бури – в том же месте, где затем затонул «Жаворонок».
Я медленно поднялась на ноги. Каждая мышца, каждая косточка болела после удара о мачту. Мои руки были покрыты засохшей коркой крови, и ладони жгло в тех местах, где кожа была содрана веревкой и из-за того, что я била кулаком по задраенному люку. Свет коснулся моего лица, когда его открыли. Хэмиш присел на корточках у верхней ступени, пока мои глаза постепенно привыкали к яркому освещению. Песочные волосы Хэмиша, обычно зачесанные назад, теперь липли ко лбу, а его очки запотели. Позади него жара позднего утра заставляла влагу на палубе испаряться, из-за чего в воздухе стоял пар, как от кипящей кастрюли с водой.
В проеме появился Падж, который вздернул подбородок, глядя на меня, и ухмыльнулся.
– Похоже, наш талисман неудачи не пострадал.
Я поднялась по ступенькам. Мои ботинки были тяжелыми от воды. Вокруг нас море было спокойным, гладким и чистым и радовало глаз насыщенной синевой.
Уэст стоял по левому борту, к его спине был привязан конец страховочного троса. Твердую мышцу его предплечья пересекал глубокий порез, на виске красовалась царапина. По его лицу тянулись ручейки засохшей крови.
Я выглянула за борт и увидела Уиллу, которая сидела на тросе, держа в зубах лезвие ножа. Она уперлась ногами в корпус, работая над пробоиной в том месте, где раньше были железные заклепки скобы, стопорящей якорь. Скоба была сорвана под напором волн, и на древесине образовались дыры.
Уилла вытащила тесло из-за пояса и забила конусообразные щепки в каждую дыру. Это предотвратило бы заполнение корпуса водой до тех пор, пока мы не доберемся до Сероса, однако, пока корабль будет пришвартован, его придется основательно залатать.
Остер висел рядом с ней, дергая за трос, который был закреплен за ушедший под воду якорь, однако тот не поддавался. Падж наблюдал за ним с борта, стиснув зубы, и я вспомнила, как он прыгнул в черную воду, как сжимал Остера в своих объятиях, как лицо исказилось, когда он плакал, уткнувшись в волосы Остера. Я была права насчет них двоих. В тот момент, когда они рухнули на палубу, все стало ясно, как белый день.
Падж любил Остера, и, судя по выражению его лица, когда Остер поднял голову и посмотрел на него, это было взаимно.
Никогда и ни при каких обстоятельствах не раскрывай, что для тебя важно и кто тебе дорог.
Именно по этой причине Сейнт взял с меня обещание никогда и никому не говорить, что я его дочь.
Я посмотрела наверх, на лоскут верхнего паруса, свисающий с фок-мачты в том месте, где его разорвало ветром. На боковой палубе такелаж, который удерживал ванты, тоже изрядно пострадал. «Мэриголд» придется простоять на якоре по крайней мере неделю из-за ремонтных работ.
Остер взобрался по веревочной лестнице и спрыгнул обратно на палубу, оставляя на ней лужицы морской воды.
– Должно быть, зацепился за риф. Я не вижу – слишком глубоко.
Уэст изучал поверхность воды внизу.
– Насколько глубоко?
– Может, метров шестьдесят? Я не уверен.
Я взялась за веревку и дернула ее к себе.
– Я могу отцепить его.
Но Уэст так и продолжил стоять ко мне спиной.
– Нет.
– Почему нет? Здесь всего шестьдесят метров.
– Это меньшее, что она может сделать, – Остер пристально посмотрел на меня, однако его стальные глаза блестели озорством. – Чтобы загладить свою вину за неудачи или вроде того.
– О чем это ты?
– Сегодня утром мы провели голосование, – Уилла подняла голову, щурясь от солнечного света. На смуглой коже ее щеки расцвело красное пятно в том месте, где она, вероятно, ударилась о перила или о скользящий по палубе груз. – Единогласно было решено, что ты приносишь неудачи, ныряльщица.
Я рассмеялась, отпуская веревку.
– Можем ли мы провести повторное голосование, если я освобожу якорь?
Взгляд Уэста упал на мои окровавленные руки.
– Мы дождемся отлива. Он сам освободится, когда корабль опустится.
Уилла посмотрела на него снизу, прежде чем стрельнуть глазами в мою сторону.
– Мы уже и так выбиваемся из расписания.
Уэст высунулся наружу, осматривая результат ее работы.
– Долго еще?
– Скоро закончу.
– А что с парусом?
– Я им займусь, – Падж оттолкнулся от борта и направился под палубу.
Я последовала за ним, схватив фонарь, висящий над аркой, и зажгла пламя, пока спускалась по лестнице. Я опустилась на колени в каюте и пошарила руками в воде, пока не нашла его – свой пояс. Объективных причин, чтобы запрещать мне нырять, у Уэста не было. Ровно как причин говорить мне оставаться на борту в Дерне или требовать от меня спрятаться под палубой в шторм. Однако если бы я освободила якорь, мы были бы с ним в расчете за все то, что он сделал для меня. Я бы избавилась от своих долгов, и свидетелями тому стали бы все члены команды.
