– Франк, прости, что так получилось. Ты ведь купил билеты, твои родители ждут меня, друзья…
– О, не нужно так говорить. Это правильное решение не летать, там тебе может стать плохо. Ты идешь к врачу?
– Да, завтра иду к терапевту и сдаю анализы.
– Очень хорошо.
– А билеты, их удалось вернуть?
– Пожалуйста, не волнуйся из-за этого. Я все сделал, – сказал уверенно Франк, положив свою большую ладонь на хрупкую бледную ручку.
Пальцы слегка вздрогнули, от руки до груди пробежала дрожь, но Анна не убрала руку.
– Я очень переживаю за тебя, – продолжил Франк, – не знаю, как помочь. Может быть, мне тоже оставаться рядом и быть с тобой?! Это ведь Рождество и Новый год.
– Нет, нет. Не стоит, совершенно не стоит, – сказала Анна, все-таки освободив руку.
– Ты сейчас так нуждаешься в заботе. А меня не будет рядом. Ты не хочешь, чтобы я оставаться рядом?
– Остался, Франк, правильно будет «остался рядом», – как обычно, Анна поправила русский Франка.
– Да, точно так, – на бледном лице немца появилась улыбка надежды на примирение.
– Тебя ждут родители и друзья. Они очень расстроятся, если ты не прилетишь. А я в другой раз, еще все впереди.
– Когда потеплеет?
– Да, может быть, весной.
– Отлично, как раз на Пасху! – Франк воодушевился и приступил к ужину с большим аппетитом.
– Да, на Пасху, как раз.
Договорившись с Франком о поездке в Германию весной, Анна успокоилась: «Теперь будет время подумать одной, как жить дальше».
Когда за Франком приехало такси в аэропорт, он подошел к Анне с мыслью обнять и поцеловать ее последний раз в этом году.
– Ты уже все? Едешь?
– Да, мне пора.
– Хорошо.
– Я буду по тебе очень скучать. Анна, я так сильно тебя люблю, я даже не знаю, что еще мне сказать или сделать, чтобы показывать это.
– Ничего не нужно больше… Пожалуйста, не начинай, – Анна отстранилась от поцелуев и объятий Франка, испугавшись, что они могут перерасти в интимную близость, которой она совершенно не хотела, – тебе уже пора, такси ведь ждет.
– Да, верно, ты права, такси уже ждет.
– Передавай всем «привет», и, да, вот мои подарки для твоих родных, – Анна протянула пакет с новогодними сувенирами из России Франку. – Они подписаны каждому.
– Это так мило с твоей стороны. Спасибо тебе большое. Жаль, что ты не сможешь их лично вручить.
– Там есть подарок и для тебя.
– Да?
– Да, он тоже подписан, увидишь. Открой только утром двадцать пятого, на Рождество.
– Я буду. Спасибо, и, Аня, выздоравливай, береги себя.
Анна стояла в прихожей у двери и не могла больше ничего сказать. «Береги себя» от Франка звучало в ее голове эхом, конфликтуя с образом офицера СС, приставившего пистолет к ее виску.
«Береги себя».
– Что? – растерянно спросила Анна.
– Я поехал. Целую, – произнес Франк последние слова и закрыл за собой дверь.
«Наконец-то», – подумала Анна.
Когда такси отъехало от подъезда, комната наполнилась воздухом, Анне даже стало физически лучше: теперь есть время разобраться в себе, в своих чувствах к Франку, в дальнейших целях в жизни.
Все выходные Анна провела в квартире, не принимая в гости Машу, не отвечая на звонки мамы. Главным результатом этих дней была прочитанная книга Майкла Ньютона с закладками и пометками на полях и одержанная победа над вирусом.
В понедельник утром Анна засобиралась в универ на последние пары в году. Прошлую неделю хотелось забыть, как дурной сон, и начать жить заново. Однако вместе с этим появилось чувство потери жизненной цели. Все, что было до сеанса регрессивного гипноза, отмерло: перестало радовать, быть интересным и, что самое страшное, иметь какую-либо ценность для дальнейшего существования. Учеба, получение диплома, исследование немецкого языка – то, что прежде формировало смысл жизни, утратило значение.
– Маш, тебе нравится наша учеба? – спросила Анна подругу на лекции.
– Ну, так. А что?
– Я, наверное, переведусь.
– Куда? Ты в себе? – громко сказала Маша, обратив на себя внимание.
– Я еще не знаю, правда, куда.
– Так, успокойся. Пиши лекцию давай. Уже через неделю забудешь про эти грешные мысли.
В современном мире, особенно в России, к студентам на втором курсе чаще всего приходит осознание, что они поступили не туда, куда стоило бы, чтобы получить образование. Вот так учишься, учишься, не спишь ночами весь первый курс, сдаешь страшную первую сессию, потом экзамены в начале лета, переходишь на второй курс и начинаешь понимать, что жизненные интересы и ценности не совпадают с выбранной специальностью.
Так и к Анне пришло это печальное понимание, что будущий диплом – всего лишь документ, нет, просто бумага, где прописана информация о потраченных годах юности, к предназначению и жизни в целом не имеющая никакого отношения.
После трех с трудом высиженных пар Анна решила прогулять четвертую. Спускаясь по лестнице к выходу, наткнулась на документоведа кафедры Валентину Степановну.
– А ты куда это собралась? Как же «Методика преподавания»?
– Я плохо себя чувствую, – соврала Анна.
– Еще не поправилась толком, а уже пришла. Франк говорил, что болеешь.
– Правда, он вам рассказывал?
– Конечно, он о тебе так переживает. Пойдем, я тебя напою чаем с малиновым вареньем, тебе сейчас это в самый раз.
Не имея ничего, чтобы отговориться и не идти, Анна последовала за Валентиной Степановной на кафедру.
Кафедра немецкой филологии походила на захламленную кладовую, где можно было найти старые, давно не читанные книги, карты с порванными краями, схемы с немецкими глаголами, выгоревшие от света портреты Гете, Шиллера и Канта. Огромные уже пожелтевшие стопки макулатуры, курсовые и дипломы, похоже, еще со времен Советского Союза торчали из шкафов, чьи дверцы не закрывались до конца из-за изношенности. В дальнем углу два сломанных, давно ставших музейными экспонатами принтера ожидали, когда их заберут на свалку или на выставку старины.
На расчищенный от студенческих рефератов стол Валентина Степановна выложила варенье в фарфоровой пиале с двумя миниатюрными ручками, печенье с корицей на большой тарелке с расписанной цветами каемкой и две чайные чашки из той же фарфоровой серии.
