– Посмотри, вот, вот, – Франк тыкал Анне в глаза экран телефона с картой Люксембурга. – Эта яма, она по форме как страна, как Люксембург!
– Да хоть Германия. Что с того?
– Понимаешь, у вас в России здесь так много ям, что можно находить сравнения. Можно всю карту Европы найти.
Франк рассмеялся.
Лицо Анны перекосилось от гнева.
– Франк, хватит! Хватит постоянно унижать мою страну!
Прохожие оглянулись на резкий голос Анны.
– Но я не унижаю. Я не делаю этого. Это просто яма, она по форме как Люксембург…
– Франк, прекрати, пожалуйста!
– Аня, я…
– Ты всегда и везде находишь что-то плохое в России, везде делаешь замечания о том, о другом. Все тебе нехорошо. Все неправильно! Все неидеально! Все не так, как в твоей любимой Германии. Ни разу не услышала от тебя, что в России хоть что-то хорошо или что-то красиво.
Анна учащенно дышала. Как же долго эти слова копились в ее груди.
– Извини меня, пожалуйста, я не хотел, что это заставляет тебя думать, что я плохого мнения о России. – Франк начал нервничать, и его русский заметно ухудшился.
– Ты все время унижаешь Россию, мою Родину.
– Нет, нет, это не так. Я люблю Россию, понимаешь, просто…
– Любишь? Не верю!
Франк шел следом за Анной в Новгородский кремль к музею и всю короткую дорогу пытался объясниться. Еще никто и никогда не делал ему такого серьезного и глубоко личного замечания. Он хотел немедленно стать хорошим в глазах Анны и в своих собственных, что не менее важно.
– Вот какой красивый в твоем городе кремль!
– Подлизываешься?
– Что? Я не понимаю.
– Ничего, Франк, ничего.
– И собор очень красивый, и этот памятник, тысяча лет истории России, тоже великий и…
– Да, мой дед его восстанавливал после того, как вы, немцы, его уничтожили!
Анна сразу поняла, что ляпнула лишнее, но что-то объяснять не посчитала нужным.
«Один-один. Будет знать», – успокоила себя и пошла дальше.
Франк больше ничего не говорил.
Наталья Ивановна своей экскурсией по музею всячески старалась примирить дочь с Франком: в зале берестяных грамот делала акцент на любовных посланиях жителей средневекового города, предлагала пройти мастер-класс по письму на бересте. Все впустую. Ничто не вызывало отклика. Молодые люди не смотрели друг на друга, старались подальше держаться. Если Франк еще проявлял интерес к экскурсии, то Анна безразлично шла следом. Единственное, что привлекало ее внимание, так это скрипящий пол в залах музея. От каждого малейшего движения лакированный паркет издавал протяжный и громкий скрип. Независимо от того, как приходилось по нему идти – тихим или обычным шагом, – паркет скрипел всегда одинаково, как напрочь убитая скрипка в руках ученика.
«Еще немного, и я пойду отсюда, – Анна сдерживала внутренний голос, чтобы громко не сорваться. – Зачем я вообще пришла сюда?»
– А сейчас мы находимся в зале, где можно увидеть исторические слои города в прямом смысле этого слова, – сделав очередной вдох, Наталья Ивановна продолжала экскурсию. – В средние века и вплоть до девятнадцатого века Великий Новгород имел одну неизменную технологию по мощению улиц. Вдоль каждой прокладывали бревна, поперек которых укладывали плахи плоской стороной кверху. Мастера вырубали в дереве желоба, создавали трубы для сточных и дождевых вод так, что по мостовым можно было гулять в дождь или в слякотную весну, не замочив и не испачкав ноги. Когда в Париже знать и крестьяне на улицах месили грязь, Новгород был полностью замощен. Деревянные мостовые обновлялись по мере изношенности; новый настил укладывали поверх старого, и так примерно каждые двадцать лет. Высокий уровень грунтовых вод и торфяной слой создали отличную среду для сохранения деревянных слоев. На нескольких центральных улицах археологами было вскрыто двадцать пять настилов мостовой, сохранившихся за пятьсот лет.
Огромная, в человеческий рост, черно-белая фотография с обозначением всех двадцати пяти слоев деревянного мощения улицы приковала внимание Анны. Ее нынешняя жизнь в начале двадцать первого века – всего лишь один слой из многих пластов ее души, прошедшей череду воплощений. Душа – это город, сохранивший все настилы мостовой. И если ее матери, археологу, приходилось копаться в торфе, чтобы открыть миру эти двадцать пять слоев города, то ей, Анне, довелось лишь притронуться, и верхний слой ее души стал занозой, мешающей жить дальше. Что же будет, если она откопает все слои своей души и познает всю череду воплощений?
Наталья Ивановна продолжала рассказывать для Франка историю города, о том, сколько раз он восставал из пепла, чтобы заново потом в него обратиться.
1212 год – пожар, из 5000 дворов сгорело 4300;
1230 – страшный голод;
1477—1478 – война с московским княжеством, разорение города;
1508 – небывалая эпидемия и пожар;
1569—1579 – полное разорение города Иваном Грозным;
1611—1617 – шведская оккупация, сожжение большей части города.
– Двадцатый век был непростым для Великого Новгорода, как мы знаем, – замешкавшись на месте перед переходом в следующий зал, Наталья Ивановна выдала неловкость перед Франком.
– Мама, что значит непростым?
Анна сделала несколько шагов в сторону матери и Франка, не обращая внимание на скрип паркета.
– Есть еще зал немецкой оккупации и Великой Отечественной. Почему мы туда не идем?
– Аня, ну, зачем? И так все знаем, что было.
– Нет, мама, он не знает!
Анна указала пальцем на Франка, затем быстрым шагом пошла в зал Великой Отечественной войны. Франк и мать последовали за ней.
– Посмотри, Франк, вот, посмотри на эти фотографии и на эту картину тоже глянь…
– Это, конечно, все ужасно, – тихо комментировал Франк.
– За два с половиной года оккупации немцы сожгли почти все деревянные дома, людей вывозили вагонами в лагеря, многих вообще расстреляли или сожгли запертыми в домах или сараях. Знаешь, сколько осталось жителей в городе, когда Красная армия освободила Новгород?
– Нет, я не знаю. Это было ужасное преступление… Аня, понимаешь, я…
– Мама, скажи ему.
Анна не могла остановиться. В голове звучал голос воскресшей Лизы, готовой к сражению. Еще немного, еще одно лишнее слово Франка – и Анна-Лиза была бы готова разбить стекло и взять с музейной экспозиции старое советское ружье, застрелить им Франка – совершить долгожданный военный суд.
– Совсем немного, – тихо ответила Наталья Ивановна, сжимая из-за волнения руки.
