– Аня, ты вообще слышишь меня?
– Может, мне не стоило поступать на немецкий? – вдруг спросила Анна совершенно серьезно.
– Что значит «не стоило поступать»?
– Если бы я поступила, как ты, на восточный факультет, то никогда бы не встретила Франка, не пошла бы на его лекцию, не оказалась на днях немецкой культуры.
– Но ты бы все равно пошла с Машей на сеанс регрессивного гипноза и узнала бы свою прошлую жизнь!
– Пережила бы сеанс за день—два и забыла. А так мне пришлось жить с убийцей и вновь испытать насилие.
Анна начала глубоко дышать, нахлынувшие воспоминания вызывали эмоции. Кирилл по-дружески обнял Анну за плечо.
– Если бы не ты, я бы не справилась.
– Справилась бы, ты сильная.
– Нет, я бы умерла. Я точно знаю. Твоя поддержка меня спасла.
Анна взяла руку Кирилла и прижала ее к своей щеке.
– Я порой боюсь, что ты перестанешь со мной общаться, – вдруг сказал Кирилл.
– Это почему? – Анна посмотрела другу в глаза.
– А что, если я тоже когда-то был виновен в твоей смерти?
– Это невозможно. Меня убил Франк, ты же знаешь.
– Просто, а вдруг?.. Ладно…
– Кирилл, не пугай меня, пожалуйста. Ты единственный, кто у меня есть сейчас, ближе никого.
– Это так… мои философские рассуждения.
Друзья обнялись. На какое-то мгновение Анне показалось, что она может потерять единственного близкого человека. И только от этой мысли ей стало холодно и ужасно страшно.
Первый день весны в Петербурге не отличался от любого другого февральского дня. Температура воздуха колебалась в пределах от «-1» до «+5», небо как было серым, таким и оставалось, дул умеренный западный ветер с Балтики.
Прошло два месяца после расставания с Франком. Анна старалась всячески избегать с ним встреч в стенах университета, но тут наткнулась на него в дверях кафедры немецкой филологии.
– Анна… рад тебя видеть. – В голосе Франка слышалась печаль.
– Guten Morgen
27, – сама того не понимая, Анна ответила ему по-немецки.
Анна уже готова была зайти на кафедру в другой раз, но Валентина Степановна, заметив двоих в дверях, решила вмешаться.
– Анечка, заходи, дорогая.
– Я к вам по поводу оплаты, – сказала Анна, войдя на кафедру под звук захлопнувшейся за ее спиной двери.
– Стоило попросить Франка остаться еще на одну чашечку чая.
– Боюсь, я бы тогда не задержалась, Валентина Степановна.
– Когда же ты его, милая, простишь?
– Я просто хочу все забыть, и у меня это уже получается.
– Забыть. Ну, пробуй… Потом опять вспомнится.
На лице Валентины Степановны возникла загадочная улыбка, какая обычно бывает у мудрецов, знающих на все ответ.
– Я к вам пришла по вопросу оплаты за комнату. Прошло два месяца, еще один – и нужно платить.
– Замечательно.
– Сколько будет за месяц?
– Пока не готова сказать. Нужно посмотреть цены, подумать.
– Ясно. – Анна не ожидала такого ответа.
– Тебе нравится, все ли хорошо в комнате? Может, что-то нужно докупить?
– Мне все нравится, Валентина Степановна.
– Может быть, тебе все-таки привезти телевизор?
– Нет, спасибо! Я его все равно не буду смотреть.
– Ну, как хочешь.
– Вы так заботитесь обо мне.
Анна на минутку замолчала и, задумавшись, принялась пить душистый чай с чабрецом и мятой.
– Знаете, – продолжила Анна, – вы мне сейчас напомнили мой сон. Вернее, воспоминание прошлой жизни. Тогда у меня была тетушка, ее звали Нина. Она тоже заботилась обо мне, как вы.
Валентина Степановна скромно улыбнулась и с преданностью собаки подошла на шаг ближе к Анне в надежде услышать еще что-то доброе и приятное в свой адрес.
– Что с ней стало потом? – мысль Анны, произнесенная вслух, повисла в воздухе.
Улыбка Валентины Степановны сошла с лица. Женщина отошла в сторону, присела на край старого офисного кресла и, прижав ладони к лицу, сказала:
– Она сгорела заживо, запертая в своем доме.
– Как сгорела?! Не понимаю.
– Да, она погибла в пожаре.
– Откуда вам это известно?
– Анечка, потому что это я подожгла ее дом.
Валентина Степановна сжала руки в крепкий замок на груди и начала медленно покачиваться взад-вперед.
– Но этого не может быть! Ужас просто какой-то.
– Помнишь, я рассказывала тебе свое прошлое воплощение, где убила офицера СС Польманна, Франка в его прежней жизни?
– Да, хорошо помню.
– Я подожгла дом, который он занял на окраине Новгорода.
– Да, но он выбрался.
– Аня, это был дом твоей бедной тетушки Нины.
– О нет!
Анна прикрыла рот правой рукой, словно нечто ужасное вырвалось наружу.
– Мы с ребятами-партизанами выяснили, что Польманн с наступлением морозов перебрался в большой деревянный дом тетки, заведующей библиотекой, – сделав вдох, продолжила Валентина Степановна. – Нацисты оставили ее жить в доме в качестве прислуги. Помимо Польманна в ту ночь в доме было два офицера. Страшно, что, когда я совершала поджог, я знала, что вместе с фашистами сгорит невинная женщина. Другого выбора не было. Я должна была действовать быстро.
– И она не выбралась?
– Нет. Польманн выскочил из окна. А она и еще два офицера СС остались внутри и сгорели.
– Ужас. Я даже не знаю, что и сказать.
– Да, Анечка, это мой грех.
– Тетя так за меня переживала, так боялась… Я единственная, кто у нее остался. У нас двоих больше не было родственников, кроме друг дружки.
– Это все война. Она ужасна, Аня, ужасна…
– Как все переплетено.
Две женщины смотрели друг на друга, как две души, объединенные общей целью. Смелая молодая женщина, заведующая городской библиотекой, Елизавета Каганович и красавица, боевой товарищ, партизанка Ольга Свиридова. Обе стали легендами: одна для жителей Новгорода как последний боец за ценности города, другая – героиня и пример для партизан северного фронта, не сдавшая врагу место укрытия партизанского отряда.
