– Дай-ка подумать…
Несколько мгновений два силуэта неподвижно стояли у черной бетонной стены, а потом один равнодушно сказал:
– Нет, не стану.
«Интересный поворот», – ухмыльнулся невидимый Шилдс.
– У меня пушка, – напомнил сыщик.
– Рад за тебя, приятель.
Стегманн Моттс был похож на цварга
35. Коротышка в донельзя широких брюках и шляпе с узкими, будто обгрызенными, полями. При взгляде на банкира складывалось ощущение, что у него крошечный член и геморрой в последней стадии. Неповиновение подобного субъекта, мягко говоря, обижало.
– Лучше застрелись, – весело предложил субъект. – Отбеги за угол и съешь пулю. Дуло под подбородок, чтобы наверняка.
«А у вас схожий взгляд на вещи», – раззадорился Донни.
– Если справишься за минуту, обещаю не мстить родным.
Да что за день! Ленни в бешенстве развернул Моттса к себе. В мерцании молний тщедушный клерк должен был узреть свирепого ящера. Бугры мышц, звериный оскал. Мощный торс растягивает трексу, будто пытается высвободиться из-под ткани.
– А, Кравитц, это ты… – разочарованно протянул Стегманн и скорчил кислую рожу. В нем было что-то от мокрой крысы.
– Что-нибудь не так, а?
– Ну… Ты слишком тупой, чтобы оценить мой совет. Это печально. Так что… начинай палить из… что там у тебя? 29-ый
36? Компенсируешь?
Сыщик не стал бы пытать мокрую крысу посреди улицы, да еще в Стоуне. Сбежаться на шум – не сбегутся, но копов вызовут.
– Знаешь, начни с колен. Один выстрел – буду всю жизнь инвалидом. И мне дадут прозвище… что-нибудь тривиальное. Стен Две Ноги, например. Второе колено – и тут уже понадобится каталка. Потом локти, чтобы я не смог крутить колесики моего модного кресла. Хмм, или начни с локтей. Выбор за тобой.
На этих словах дверь самостоятельно отворилась, и из Золотого Дома вышел паренек в аккуратном строгом костюме. Как будто его одевала мамочка. Тот самый однорукий швейцар с половиной лица. Паренек замер и несколько секунд пытался въехать в происходящее. Ленни практически видел, как мысли движутся по тому месту, которое когда-то называлось лбом.
Оценив обстановку, однорукий потянулся за оружием. Не лучший выбор.
– Не надо, Джонни, – покачал головой Стегманн.
«Верно, Джонни, не надо», – мысленно поддержал сыщик.
Но парень был отмечен загадочным упорством дебила. Совсем как Ширес в Заливе. Возможно, именно с этим выражением парнишка удерживал стратегическую высоту, когда остальные смылись. А потом от него оторвало несколько ценных кусков.
Недолго думая, Ленни одним слитным движением оказался возле швейцара и тихо ударил точно в челюсть: все честно – в целую часть. Парень рухнул на тротуар.
– Нехорошо получилось, – прокомментировал Стегманн. – Как-никак, ветеран.
– А? Я сам служил! – Ленни махнул стволом в сторону двери. – Проходи.
Внутреннее помещение банка предстало темным узким коридором со множеством одинаковых дверей. И за каждой мог оказаться какой-нибудь дебил-доходяга.
– Кто-нибудь еще?
– Только Петер, – с живостью отозвался клерк. – Он должен сидеть вон за тем столиком, – толстый палец легко указал в темноту, где, как подразумевалось, никого не было. Сам Ленни не мог разобрать дальше собственного носа.
– И где он?
Они осторожно продвигались. Пахло деньгами, подмышками и моющим средством. Кто-то воспринял выражение «отмывать деньги» слишком буквально.
– Почем мне знать? Может быть, пошел отлить. Может быть, заметил тебя и дал деру. Станем ли мы обвинять его в этом? В смысле, ты ж себя видел…
Стегманн Моттс последовательно выражал презрение к собственной участи.
– И кто такой Петер?
– Просто парень. Ты его не знаешь. Он у нас типа швейцара.
– Швейцара? – переспросил Кравитц. Они уже почти добрались до предполагаемого местонахождения стола. – А Джонни тогда?..
– Внук.
– Твой?
– Боже упаси! Миссис Флэнаган, конечно. Старушка с него пылинки отряхает, после того как он вернулся не совсем целым.
Сыщик почувствовал, как второй раз за вечер пол ускользает из-под ног.
– Но, – жизнерадостно продолжил банкир, – не бери в голову: тебя убьют совершенно не за это!
И еще раз – ха. Вот уж действительно денек.
Они подошли к тому, что могло быть рабочим местом Петера. Моттс уселся на стол и начал весело болтать ногами. Поблизости действительно никого не было.
– Мне нужно взглянуть на парочку бумаг из… – начал Кравитц.
– Обожаю Де Хэвилленд, – перебил бесстрашный счетовод. – Ее роль в «Каждому свое» – подлинный шедевр. Какая игра, какие оттенки драмы! Некоторые предпочитают Джоан… но нет, нет, это просто смешно!
Единственная Джоан, которую мог бы предпочесть сыщик, это бывшая подружка Холланда. Та еще сука.
– А?
– Ну же, Ленни, скажи, что тебе нравится Фонтейн, и мы как следует поспорим! – продолжил нести чушь коротышка. – Потому что разговоры о кино – это единственное, чего ты добьешься этим поздним визитом.
Как же он бесит. Хуже любой Дросс. Кравитц выразительно посмотрел на свой кулак.
– Можешь меня бить, Ленни. Можешь меня убить. Серьезно, ни в чем себе не отказывай. Того, что сделает со мной миссис Флэнаган, тебе все равно не дано.
– А?
– Моральные принципы не позволяют.
Смешно.
– Мои моральные принципы давно размыты.
– А у нее их нет. Чуешь разницу?
«Ты не получишь от них ни слова», – сказала клуша, едва не выползая из платья. Сыщик вздохнул. Каждый шаг в этом про́клятом деле давался с большим трудом. Дросс закидала бумагами, нищий едва не обоссал. Где это видано, чтобы бродяги мочились на честных за’аров? Краун чуть не проделал в груди сквозное отверстие, размером с Польшу, а теперь и этот бумагомарака артачится… Вдруг что-то шевельнулось возле безразмерной штанины Стегманна. Неужто пресловутый Петер ныкается под столом?
– Это не то, о чем ты думаешь, – предупредил реакцию сыщика коротышка.
– И что же это? – Кравитц небрежно направил револьвер на звук.
– Это Освальд.
– Ну так скажи Освальду, пусть выходит.
– Эй, Освальд, приятель, вылезай, – нехотя позвал банкир.
Из тусклого мрака тут же вынырнула любопытная головка. Насыщенно синяя, как ночное море под вспышкой молний. Геккошка
37. У Лори был такой же, только песочный. На вкус Ленни, они слишком жизнерадостные. Зверек легко вскарабкался по брюкам и уселся рядом с хозяином.
