– Последовательность повествования. И… твой блокнот.
– А что с ним?
– Изначально рисунки серебряной иглой имеют голубовато-серый оттенок, как вот здесь, – Донни показал знаменитое полотно «Кресты на Голгофе». – Однако в результате окисления со временем работы приобретают утонченный коричневый налет. Например, здесь. – Он продемонстрировал лейтенанта Холланда, свернувшегося калачиком в луже собственной блевотины и очерченного по контуру мелом. Характерная подпись в пузыре указывала, что полицейский все-таки спит
91. – При желании мы сможем приблизительно датировать каждую страницу…
Шилдс говорил легко, как по написанному. Его магическое боло мерно светилось янтарем, подчеркивая внутреннюю уверенность владельца. «А ведь из него детектив в сотню раз лучше, чем из меня, – искренне восхитился Ленни. – И как он вообще столько всего в башке держит?»
– Так что в этом случае, ну ты понял…
А еще Донни не любил разжевывать, поэтому довольно часто заканчивал мысли фразочками типа «ты знаешь», напрочь игнорируя факт, что обычно собеседник не знал ни черта.
Впрочем, в этот раз все было предельно прозрачно. Блокнот – прямое доказательство в пользу того, что сыщик последовательно прожил свою жизнь, а не выдумал ее за несколько дней, чтобы «заполнить пробелы».
– Отсюда вторая версия – эксплуатационная недееспособность.
– Следующая, – сквозь зубы перебил Ленни. Это мы уже проходили.
– Как угодно, – пожал плечами Донни и замолчал.
– У тебя ведь есть следующая?
У него всегда что-то было.
– Такая, в которой у меня с макушкой относительный порядок?
– Ну…
Лицо друга расплылось в бесформенную массу. Брови поплыли вверх, губы замерли одновременно в разных положениях, как будто никак не могли решить, какую улыбку выбрать.
– Параллельные миры, – наконец проронил Донни. Взгляд умных глаз тут же вцепился в сыщика, гнусно зашипела пластинка, камень в боло почти погаc.
– Параллельные миры, – с непонятной интонацией повторил Шилдс.
– А?
– Популярная концепция. «Что за безумная вселенная», «Лавка миров» и… – он постучал по виску, – «Глаз в небе». Это не говоря про многомировую интерпретацию квантовой механики Эверетта.
Последняя фраза прозвучала, как китайская скороговорка.
– А проще?
– Одновременное существование множества версий одной реальности, которые могут различаться между собой, как в малом, так и во многом.
Он снова говорил, словно по написанному.
– Например, в одной я погибаю на войне, в другой – ты?
– Спасибо, Леонард. Мне теперь жить с этим бесценным знанием, – криво улыбнулся Дон. – Но, да, мысль ты уловил.
– То есть ты в это веришь?
– Ну… – вежливо улыбнулся мистер Умник.
Это означало что-то вроде: как тебе сказать, чтоб не обидеть, ты у нас и так малость стукнутый.
– Еще Демокритос в пятом веке до нашей эры писал: «Миры бесчисленны, и некоторые из них подобны друг другу. Одни еще растут, тогда как другие находятся в расцвете, третьи же разрушаются. Погибают друг от друга, сталкиваясь между собой…»
О да, это ж Донни, он обожает цитировать всякую хрень.
– Демо… что?
– Демокритос, Смеющийся Философ. Очень крутой дядька. Выколол себе глаза, чтобы видимая реальность не отвлекала от размышлений.
Слепец ведет безумца. Обхохочешься.
– Но ты в это веришь?
– Официальная наука не…
– Ты в это веришь?! – резко оборвал Ленни.
– На твоем месте, – мягко ответил друг, – я бы последовательно проверил гипотезы. Больничные записи поднять несложно. Максимум, чем рискуешь, – вернуться туда, откуда пришел.
Гипотеза – одно из тех самых словечек Шилдса. Оно означало «бездоказательная брехня» или что-то вроде этого.
– То есть в дурку – если первое предположение окажется верным? – с иронией уточнил сыщик.
– Пусть бы и так.
– А что с параллельными теориями механика Эверетта? Лупить мистера Берри, пока не сознается?
– Тот самый медальон? – тонкий палец бывшего партнера указал на медный кругляш, который Ленни машинально перекидывал на фалангах. Это начинает входить в привычку. – Билет в другой конец?
– Метка. Нищий сказал, передать ему на той стороне.
В ответ Донни элегантно заломил бровь:
– Ну так и передай.
***
Он уходил на рассвете. «Удачи», – коротко напутствовал Шилдс, янтарный камень окончательно потускнел в утреннем свете.
Удачи? И это все, что ты мне скажешь? Много лет назад, в городе, у которого с тех пор не было названия, коммивояжер Ширес вызвал огонь на себя, одним приказом вырвав у него из груди нечто чертовски ценное, и в образовавшуюся дыру провалилась юная душа Ленни, будто в колодец. А теперь они здесь – пусть это иллюзия или бред сумасшедшего, – но снова вместе. И он хочет сказать так много, но даже сейчас не может сказать ничего. Что-то не так с этим миром, с Шилдсом или с несчастным детективом с Гулд-стрит. Между ними – словно стена, незримая и пустая. Четверть жизни – какой долгий срок для… всего. Между ними – только необъяснимое обстоятельство, которое свело их вместе. И унылый блюз из виктролы.
Приемная была разгромлена, как придорожный бар после драки. Стол завалился вовнутрь, почти что переломанный надвое. На полу, где Кравитц встретился с паркетом, остался кратер. Под ногами странным рисунком извивался телефонный шнур, словно обводил труп на месте преступления. Когда он успел разбить зеркало, Ленни понятия не имел.
– Как там паренек?
– Кто?
– Секретарша на входе. Жить будет?
– Будет.
– Ты бы подкинул ему монету, из моей доли. Еще к легавым сунется, окей?
– Настучать на Счастливчика? В этом мире никто до такого не додумается. Спинной мозг не позволит.
– Ну… тогда… всё?
Ленни хотелось, чтобы они пошли вместе. Чтобы друг выбросил чертову газету и отправился с ним расследовать это… неведомо что. Как в старые времена, которых никогда не было.
– Тогда всё. Удачи. – Мистер Умник не мог дождаться, чтобы он наконец свалил. Это ощущалось, как напряжение перед грозой.
Ленни горько посмотрел на Шилдса: а я скучал.
Он поправил шляпу. Тихий саксофон все так же умирал в пустынном переулке за стеной.
***
Терри Брютс тщательно прожевал свой сэндвич и отпил приличный глоток молока. Теперь он был похож на довольного жизнью фермера.
