Майор Севран постарался представить произошедшее как неудачную вечеринку, участники которой, а именно лицеисты-бездельники, жаждущие славы, переборщили с алкоголем и дурацкими выходками в духе мифов, городских легенд и историй про НЛО.
Но все это ерунда.
Единственное, что имело значение, – ни один из девяти моих товарищей не разозлился на меня. Напротив, их всех впечатлили мои смелость и изобретательность. Кроме того, они уговорили своих родителей не подавать на меня никаких заявлений.
Меня только обязали пройти курс терапии у психолога.
Этот роман – подробная версия моих показаний в жандармерии. Я там выступаю в третьем лице, как и мои товарищи. Подробно восстановить все детали этих знаменательных выходных мне помогли смартфон Леа с ее признаниями и копия записи с камер наблюдения. Порой, чтобы сделать рассказ более подробным, я прибегал к помощи своего воображения.
Вместе с фотографиями и видеозаписями я использую его в качестве пояснительного материала к моему произведению «Десять искусств». Заканчиваться он будет словами:
«Различия – это преимущество».
А эпиграфом я возьму цитату из Курта Кобейна:
«Они смеются надо мной, потому что я другой.
Я смеюсь над ними, потому что они все одинаковые».
Эпилог
Вскоре наступил июнь, что означало длинные дни, короткие юбки и устные экзамены, завершающие учебный год. Дело о «вечеринке ужасов» на перевале Ванс было закрыто без каких бы то ни было последствий, а все эксцессы были списаны на чрезмерное употребление алкоголя и безудержное воображение кучки лицеистов.
Про Клемана теперь знали все, он стал самым популярным молодым человеком в лицее, хотя его изрядно побаивались. Большинство учеников считали его чокнутым – но только не те самые девять жертв, которые восхищались его изобретательностью. А Клеману большего и не нужно было. Он достиг своей цели. Теперь он был членом группы, которая сменила название на «Девятку» – и все ради него!
Вступить в «Десятку» предложили и Манон, но неисправимая социопатка отказалась, даже несмотря на то, что все члены группы теперь стали ее друзьями, а с Леа они виделись особенно часто.
Манон и Клеман ходили на психотерапию. Во время сеансов психолог учил их видеть реальную картину происходящего и брать ответственность за свои действия.
В день итогового экзамена Клеман, чувствуя, как ему подводит живот, вошел в лицей. Камилла встретила его улыбкой. Она первой подошла к нему и поцеловала. Сердце Клемана забилось еще быстрее. Ради такого волшебного момента, осветившего его жизнь, он никогда бы не прогуливал лицей.
– Ну что, у тебя сегодня презентация? – спросила она.
– Ага, жутко страшно.
– Ну, не так страшно, как было мне, когда я увидала твою сестренку на чердаке!
– Лили тоже испугалась, когда увидела тебя.
– Как она?
– Нормально. Я пообещал сводить ее на концерт Арианы Гранде.
– Кто тут собрался на концерт без меня? – воскликнул неожиданно возникший Максим.
Он чмокнул Камиллу в губы и дал пять Клеману. Максим похудел, стал заниматься спортом, вместо того чтобы без конца лопать и бренчать на гитаре. Пойдя на такие жертвы, он стал почти таким же мускулистым, как Клеман, но главное – ему распахнула свои объятия Камилла, к большому огорчению многочисленных конкурентов. Впрочем, Максим не забросил покер и не оставил надежду когда-нибудь заинтересовать этой игрой Камиллу.
– Концерты Арианы Гранде ты слегка перерос, – ответила она ему.
– Но только не тот, в поддержку жертв теракта в Манчестере, на который она пригласила Лиама Галлахера.
– Мы смотрели этот концерт с сестрой по телику, – сказал Клеман.
– Что-то у тебя какой-то несвежий вид, – заметил Максим.
– У него сегодня презентация проекта, – объяснила Камилла.
Максим посмотрел на переплетенную распечатку, которую держал Клеман.
– Это твой роман?
– Йес.
– Ты изменил наши имена?
– Нет. А надо было?
– Если расскажешь все как было, то выставишь нас лохами. Напугаться маленькой девочки с нарисованной улыбкой Джокера – это мегалузерство.
– Но даже если я изменю имена, все поймут, что это про вас.
– Если это не будет опубликовано и не попадет в руки моих родителей, я не против, – предупредила Камилла. – Мне и так было непросто уговорить их не подавать на тебя заявление.
– Спасибо, Камилла, – пробормотал Клеман, покраснев (он всегда краснел, когда его защищали).
– Не за что, Клем. Вообще, твоя постановка доказала нам, что по части страшилок мы новички. Мой танец садабуки – ерунда по сравнению с твоей девочкой Кутисакэ. Хорошо, что я вновь вернулась к моему проекту со свадебным платьем из туалетной бумаги.
– Привет, чемпионы! Ну как? – бросил им подошедший Мехди.
С ним были Жюльен и Квентин.
– У меня сегодня презентация, – сообщил Клеман.
– И у меня тоже, – ответил Мехди, который нисколько не волновался.
– А у меня в четверг, – сказал Жюльен.
– Ну как, доволен своим комиксом? – спросил Клеман.
– Не совсем. Надеюсь, успею доделать.
– Э, братья! Ну не Сикстинскую же капеллу мы тут представляем! – воскликнул Мехди. – Я свое задание сделал за два дня.
– Еще бы, ведь у тебя уже все было готово. Да и с твоим талантом впаривать любую чушь…
– Это, типа, комплимент?
Благодаря Клеману, сохранившему копию записей с камер наблюдения, Мехди переписал себе видео, где он угрожал своим товарищам сигнальным пистолетом. На запись он наложил звук, чтобы создать впечатление, будто он заставляет их выучить наизусть суфийское стихотворение.
В этот момент к ним присоединилась Матильда. Она отказалась от идеи татуировки на затылке, а решила трафаретом нанести разноцветные силуэты Моны Лизы на капот, снятый с разбитой машины.
За ней пришли Леа и Манон, держась за руки. Леа рассталась с Квентином и стала проводить больше времени с мрачной депрессивной бунтаркой, которая, похоже, вновь почувствовала вкус к жизни и забыла про инсценировку своего самоубийства. Манон решила представить на экзамене менее оригинальное и менее мрачное произведение по мотивам аптечного шкафчика Дэмиена Херста
[39]. Ее шкафчик был наполнен книгами, раскрашенными в два цвета.
