Плавтина задрожала, вспомнив о телах Береники и Отона, которые теперь лежали рядом в глубинах башни. Они никогда не подвергнутся разложению, но останутся прежними, пока будет работать стазис-камера.
Ахинуса, казалось, не трогала трагичность этих декораций. Что до Плавтины, она никак не могла свыкнуться ни с его юношеским голосом, ни с абсолютным спокойствием, которое он проявлял, несмотря на все произошедшее. Несмотря, напомнила себе Плавтина, на убийство, которое она совершила. Она вздохнула, отогнала болезненные воспоминания, не торопясь сделала глоток горячей настойки. Ночью тут все-таки становилось свежо.
– У этой настойки странный вкус.
– Это не настойка, а чай. Напиток цивилизации, которая больше не существует.
Она подняла брови и сдержалась, чтобы не указать ему, что никаких человеческих цивилизаций больше не существует. Чашка согревала ей пальцы и напоминала о другом разговоре – в компании ноэма с лицом старухи, которая была никем иным, как Плавтиной.
– Меня беспокоит не то, сумеет ли Отон вернуться.
– И однако у меня создалось такое впечатление – по тому, как вы на него смотрели, – ответил Ахинус с улыбкой.
Плавтина решила проигнорировать намек и ровным голосом продолжила:
– Его больше никто не остановит. Он разобьет армию Виния и отразит нашествие варваров.
– Для нас это хорошая новость. И то, как он спас ваших друзей людопсов, показывает, что он существо тщеславное, но не плохое.
– Он на этом не остановится. Он станет властителем целого галактического рукава, а то и всей Вселенной. Он сказал мне, что отправляется на поиски места, где хранятся души людей, но конечно же, он не станет слишком торопиться.
– Это неважно. Царство Отона долго не продлится.
– Вы ничего об этом не знаете, – горячо возразила она. – Узы на него больше не действуют. И он без труда найдет оправдание всем своим поступкам, считая, что просто готовит возвращение Человека.
– Узы… должны были лишь ограничить поведение ваших собратьев, а не придать смысл их существованию. И в итоге – вам ли не знать, – они не сработали.
Он повернулся к Плавтине и пристально посмотрел на нее со странной серьезностью.
– Я не нарочно, – повторила она слабым голосом. – Я бы никогда не пожелала смерти человеку.
– Автоматы не делают глупостей.
– Вы тоже ничего не сделали, чтобы ее спасти.
– Это верно. Я обещал не применять силу, а не спасать Беренику от нее самой. Думаю, то был единственный способ вырваться из состояния стазиса, в которое она погрузила весь Лаций.
Несмотря на все усилия говорить легкомысленным тоном, сейчас его голос дрожал. Он тоже страдал. Интуиция подсказывала Плавтине, что между Береникой и Ахинусом существовала – по крайней мере, с его стороны, – связь более глубокая, чем отношения пленницы и тюремщика. Не могли они провести столько веков бок о бок, чтобы между ними не зародилось чувство – а может быть, множество чувств. Любовь, ненависть, досада, гнев, восхищение, презрение. Все это – и куда больше. Но в итоге Береника и секунды не колебалась, оставляя Ахинуса позади, потому что он больше не служил ее целям. И кто же из них двоих был палачом другого?
– Вы любили ее?
– Она была важна для меня. Она обладала самым острым умом, который мне только приходилось видеть. Эпопея ее жизни была наполнена невероятными событиями…
– Что вы будете делать теперь?
Плавтина могла понять такое решение, и потому не стала отвечать.
Линия горизонта начинала бледнеть от солнца. Скоро, при дневном свете, они уже не смогут видеть битву невооруженным глазом. Плавтина снова подумала об Отоне, который отправился покорять вселенную, не удостоив ее даже взглядом, и о Эврибиаде, который вернулся к своим, унося с собой ценный груз медицинских нанотехнологий. Он уже наверняка успел передать их Аттику – а тот поймет, как их перепрограммировать. Он, наверное, встретился с Фотидой.
– Главный вопрос – это что собираетесь делать вы.
Она со страхом заглянула в пропасть собственного одиночества, полного отсутствия всякой роли, которую она могла бы сыграть, теперь, когда спектакль закончился и труппу распустили. Вот, значит, что с незапамятных времен ощущали миллиарды людей, которые путешествовали по изначальной планете, – безоружные животные, ведомые единственно хрупким разумом и несовершенным пониманием вещей. Возможность увидеть все в таком свете не поможет ей сделать выбор – но это как-то связывало ее с другими, будь они живы или мертвы.
– Следует ли мне отправиться на поиски преисподней, в которой Береника заперла всех своих собратьев?
– Я не знаю. Возможно, век Человечества миновал. Может, наше будущее – в собаках, которые вас сопровождали. Или в вас.
– Во мне? Не смешите.
– Зачем Ойке вас создала?
– Вы же сами сказали, – ответила она. – Я машина памяти.
Плавтина не желала думать, что Ойке могла создать ее с другой целью. Она снова подумала о словах Ахинуса: автоматы не делают глупостей. А плотские создания? Возможно ли было, что аспект прежней Плавтины создал ее для того, чтобы она избавилась от власти Уз и таким образом порушила планы Береники? Такая мысль показалась ей чудовищной. Ахинус, не зная, о чем она думает, продолжил:
– Ну а теперь, когда воспоминание заканчивается? Что предусмотрел старый Платон для подобных случаев?
Плавтина подскочила. Она не была готова к этому вопросу. Ей вспомнилось собственное волнение, почти паника, когда она поняла, что наделена репродуктивными органами. Что в ней происходят какие-то процессы, не подчиняющиеся ее сознательной воле, способные исподволь повлиять на ее решения. Это значило куда больше, чем то, о чем упомянул Ахинус, но Плавтина не желала об этом говорить. Она вообразила себе целую человеческую расу, вышедшую из ее чрева, ее плоти. Или, может быть, она сможет доверить свои стволовые клетки людопсам и Аттику? Такие люди будут однозначно отличаться от своих предшественников. И потому у них будут другие моральные ценности и альтернативное видение мира. А она, Плавтина? Все эти мечты казались ей бредом – но в то же время все они были возможны, что ощущалось еще большим абсурдом. Поскольку были и другие возможности, другие пути – одни безумнее других.
Ничто не мешает ей осуществить план Береники и усовершенствовать мир, дав ему бога, или пойти наперекор плану, освободив все навечно замороженные души. Она вообразила себе автоматические заводы, наполненные телами, похожими на ее собственные; заводы, воспроизводящие миллиарды автономных и наделенных разумом особей, продукты сложнейшего общества, которое только знало Человечество. Все это складывалось в систему действий и противодействий, и она знала, что не сможет предвидеть всего разнообразия последствий. Заманчиво было бы просто ничего не делать, но, возможно, и это запустит сложный механизм причин и последствий, который приведет к новым катастрофам. В этом водовороте вероятностей Плавтина чувствовала себя потерянной, неспособной выбрать.
