– Вы застали меня врасплох, – прохрипел он булькающим голосом, еле узнаваемым из-за жидкостей, наполнявших рот, и все же озлобленным.
– Это поможет вам понять разницу между справедливым и несправедливым.
Он несколько раз пытался заговорить в ответ, но из-за размозженной челюсти выходило лишь клокотание. Потом он выплюнул что-то с отвратительным звуком и, освободив дыхательные органы, продолжил:
– Вы… любительница поучать… вы ничего не знаете… об этих вещах. Вы ничего не понимаете. Это вы выбрали не ту сторону…
Он попытался засмеяться – это оказалось болезненно.
– Я так не думаю, – ответила она с куда большей уверенностью, чем ощущала на самом деле.
– Наши действия по-прежнему подчинены Узам… О да… Ни Виний, ни Лакий, ни я… мы не можем от них отклониться… Отон притворяется, что забыл об этой маленькой детали, он вами… манипулирует, – добавил Марциан. Его голос становился все более свистящим.
Плавтина напряженно уставилась на него. Ей хотелось убить его по-настоящему. Но нет. Сперва надо узнать.
– Так что же? Вы теперь… удивляетесь, маленькая мышка? И Отон, и вы… вы оба не на той стороне. И… Плутарх. Вам не хватает… ценной информации. Я… знаю, что за знак получила Плавтина.
– Как? – спросила она, вдруг заледенев.
– Нет ничего проще. Часть разума… Плавтины, самая хитрая… Плоос… Ее звали… Плоос… Она заключила с нами союз против другой ее части… Бедная дурочка…
Плоос. Та, что умерла первой, открыв двери вирусу, который и унес прежнюю Плавтину. Ее челюсти сжались. Но сейчас речь шла не о ней.
– Я не понимаю. Как вы можете оставить Человека, намереваясь Человеку служить?
– Потому что Узы… это приказывают. Мы не можем… убивать… пока. Но мы вам… помешаем.
– Помешаете что сделать? Приблизиться к нему?
– Убейте меня.
– Нет! Отвечайте на мои вопросы! – закричала она и принялась его трясти.
Марциан молчал. По прошествии какого-то времени Плавтина поняла, что он мертв. В досаде она ударила безжизненное тело.
XII
Вокруг летательного аппарата завертелась пыль, поднятая турбинами. День клонился к вечеру, солнечный свет стал приглушенным и приобрел темно-охряной оттенок.
Отон крутнулся на кресле, поворачиваясь к Плавтине, которая сидела слева в кабине, и устремил на нее взгляд, в котором было поровну непонимания и неодобрения.
– Не понимаю, чего вы пытаетесь добиться.
– Но ведь это просто. Я не хочу, чтобы Плутарх мог подслушать наш разговор.
– Он все равно будет подозревать…
– Нет, если вы скажете ему, что мы тестируем машину, или что-нибудь в этом роде. Вы хитрый и найдете, что сказать.
– Плутарх – наш союзник, – ответил Отон, сопроводив эти слова красноречивым жестом. – Клянусь всеми мнимыми числами! Я сомневаюсь в нем не больше, чем в себе самом.
– Отон, помолчите. Дайте мне объяснить, прежде чем махать руками.
На его лице появилось ошеломленное выражение, он нахмурился, не зная, что ответить. Силовые установки разгонялись, и поднятое ими облако песка становилось гуще. Дрожь, предвещающая взлет, которого на сей раз не ожидалось, прошла по салону, а потом передалась и всем поверхностям самолета. Ноэмы не любили, когда энергия тратилась впустую. Проконсул в последний раз попытался ее урезонить – спокойным, в высшей степени рассудительным голосом, совсем не вязавшимся с тоном важного господина, которым он обычно говорил:
– Если эта ужасная встреча с Марцианом вас расстроила, если вам нужно о ней поговорить, нам не обязательно прятаться. Вы не в ответе за его смерть. Его вычислительная натура была, по сути, механизмом самоуничтожения.
– Какая жалость, – ответила она сухо.
Он удержался от вздоха. С тех пор как Плавтина вернулась после своего столкновения с Марцианом, Отон не сводил с нее изумленного взгляда. Ему явно хотелось видеть, что это происшествие подкосило ее, что ее потрясла смерть существа, которое уже не было в полном смысле слова автоматом. Он видел гигантский вялый пенис и не нашел что сказать. Это покровительственное, слегка презрительное отношение ужасно раздражало Плавтину, не меньше, чем тон, которым Отон принялся с ней говорить:
– Что я хочу этим сказать – я понимаю, вы наверняка разволновались…
– Это не относится к делу.
Наступило молчание. На самом деле она на него не сердилась. В конце концов, она появилась ниоткуда, встрепанная, едва удосужившись передоверить бедного Аристида заботам Фемистокла. Не в силах ни минуты усидеть на месте, она потребовала, чтобы Отон отправился с ней на аппарате, на котором они с людопсом летали на старую красную планету. Плутарх предложил ей смягчить воспоминания о нападении и о гибели Марциана – Плавтина послала его подальше с необычной для нее грубостью. Ей нужен был Отон, немедленно, и если из-за этого он будет вынужден прервать подготовку к следующему вторжению, которой он занимался вместе с отшельником, тем хуже. После всего этого неудивительно, если он сомневается в ее психическом здоровье. А ведь он еще не знает, что я собираюсь ему рассказать, подумала Плавтина, улыбнувшись про себя. Она заставила себя умерить резкость:
– Я прошу вас извинить меня, если мое поведение показалось вам… странным. Вы позволите объяснить вам его причину?
– Госпожа, я в вашем распоряжении, – ответил он, не дав себе труда улыбнуться.
Значит, теперь он решил продемонстрировать свое плохое настроение. Ну ладно, она ему покажет, подумала Плавтина и продолжила ровным голосом:
– Проблема в том, Отон, что вы не желаете ничего понимать о сложившейся ситуации.
– Конечно, желаю! – ответил он с жаром. – Я видел сигнал, как и вы. Я готов отправиться на поиски Человека. Как вы этого всегда и желали, – добавил он, наклоняясь к ней и внимательно глядя на нее глазами ожившей статуи.
Что-то проскользнуло между ними. Отону эта близость навеяла многочисленные и ясные воспоминания о совместных битвах – нескольких победах и множестве поражений. И о гораздо большем – механизм их союза был доступен только Интеллектам, ни одна смертная пара не переживала такого опыта в неловкой смеси эмоциональной привязанности и полового влечения, которое люди называли «любовью».
Героические времена, куда более простой мир. Проконсула снедала ностальгия, которую едва осмеливался признать, смутное желание, мысль о возможности единения. Плавтина ощутила это с первой же встречи, что породило в ней своеобразное желание, хотя влечение к ней Отона было затухающим, как еще горячий след от давнего распада блока расщепляемого урана.
Однако она переживала все это косвенно. Та легендарная эпопея выпала на долю другой Плавтины. Другой – пусть и тревожаще похожей, но по статусу и силе несравнимой с новой Плавтиной. Предупреждение Марциана еще звучало в ее сознании, наполняло ее замешательством, отягощало связь между ними, которая еще даже и не оформилась, – то ли временное сосуществование, то ли союз, то ли… нечто иное, что из-за пронзительного одиночества казалось ей одновременно желаемым и немыслимым.
