3-й, и наименее многочисленный класс являлся чем-то средним между первыми двумя — он состояла из образованных офицеров в самом расцвете своих сил — приобретших жизненный опыт и воодушевленных благородным стремлением отличиться и сделать свою карьеру.
Генерал Ледрю, командующий 1-й дивизией, долгое время занимавший этот пост, был прекрасно знаком со всеми деталями службы, как в условиях мира, так и войны.
Генерал Разу, командующий 2-й дивизией и военный с большим опытом, был настолько близорук, что вынужден был полагаться на помощь своего окружения, чтобы различить даже самые близкие объекты. Это не могло не отражаться на уверенности в его действиях во время боя.
Еще я могу упомянуть бригадных генералов Жубера — офицера среднего уровня, и генерала д’Энена; долгое тюремное заключение в Англии уничтожило в последнем солдата.
Полковники были в большинстве своем хорошими солдатами. Полковник Пеллепорт, который пришел в 18-й полк в качестве добровольца, сделал в нем карьеру и теперь им прекрасно руководил.
Но главное преимущество 3-го корпуса состояла в том, что им командовал маршал Ней, чьим мужеством, настойчивостью и присутствием духа, мы будем в дальнейшем иметь столько поводов восхищаться. В первый же день я был как малочисленностью, так и истощенностью солдат корпуса. Сидя в штабе, мы видели только цифры и совершенно не задумывались об их сути, и потому не имели правильного представления о том, каково было реальное состояние армии. Теперь, приняв командование полком, я должен был изучить все детали и реально осознать весь тот масштаб проблем, о которых я раньше имел весьма слабое представление. Из тех 2800 солдат, которые составляли 4-й полк при пересечении Рейна, в настоящее время осталось только 900. Таким образом, четыре батальона были переформированы в два, и в каждой роте было вдвое больше офицеров и сержантов. Одежда солдат была в очень плохом состоянии, особенно обувь. У нас все еще имелось немного муки, а также несколько овец и коров, но эти ресурсы угрожающе быстро таяли. Для того чтобы пополнять их, нам приходилось постоянно перемещаться, и в течение двадцати четырех часов мы полностью исчерпывали запасы нового, занятого нами места. То, что я подробно рассказываю о своем полке, касается и других полков 3-го корпуса, особенно почти полностью уничтоженного вюртембергского. Таким образом, можно уверенно заявить, что корпус, который первоначально состоял из 25 000 солдат, в настоящее время не насчитывал и 8000. Среди множества выбывших из полков по причине ранения в разных боях офицеров, особенно ощущалось отсутствие полковников 46-го, 72-го и 93-го полков. Никогда еще мы не несли такие тяжелые потери, и никогда еще боевой дух армии не был настолько поколеблен. Солдаты были мрачны, и гнетущая тишина заменила собой веселые песни и смешные истории, которыми прежде солдаты развлекали себя во время марша. Офицерам и самим было неспокойно, их чувства долга и чести притупились, и это уныние, свойственное разбитой армии, было весьма необычным после решительной победы, открывшей нам врата Москвы.
Но мы продолжали идти вперед, тремя колоннами, в том же порядке, в котором мы шли, до битвы у Бородино.
Король Неаполя король шел в авангарде с кавалерией, 1-м и 3-м корпусами. Императорская Гвардия генштаб за ним.
5-й корпус шел справа.
4-й — слева.
В целом марш проходил в полном порядке — генералы и офицеры всегда были во главе своих войск.
Генерал Кутузов, полагая, что больше не сможет защищать Москву, отозвал свой авангард, и ушел по Тверской и Владимирской дорогам, оставив столицу открытой.
13-го сентября французская армия стояла бивуаком в Перхушково, а на следующее утро ее авангард вошел в Москву. Несколько московитов пытались защитить Кремль, но вскоре они были разогнаны. Авангард продолжил свой марш и прошел через весь город. Император со своей Гвардией устроился в Кремле. 1-й и 3-й корпуса стояли в четверти лье, им было приказано не входить в город. И хотя мы находились достаточно далеко от завоеванной нами древней столицы, тем не менее, достаточно близко, чтобы испытать чувство восхищения от ее размеров, ее многокрасочных крыш, церковных куполов, а также бесконечного разнообразия ее многочисленных дворцов и других зданий. Мы считали этот день одним из счастливейших, потому что он знаменовал собой конец нашего похода, поскольку победа в битве под Москвой и ее захват означали конец войны.
Но эти сладкие ожидания были разрушены беспрецедентным в истории мира событием, который доказал, что с русскими договор невозможен. Город, который они не смогли защитить, они сожгли собственными руками.
Пожар этот был подготовлен заранее. Губернатор Ростопчин собрал огромное количество горючих материалов, якобы для того, чтобы построить воздушный шар, который должен был сжечь своим огнем всю французскую армию. В то же время его прокламации, уверяли жителей Москвы, что на самом деле русская армия побеждает. У Смоленска французов избили, у Москвы-реки им нанесли тяжкое поражение, и если русская армия сейчас отступает, то это только для того, чтобы занять лучшую позицию и получить подкрепления. Но, несмотря на эти заверения, знать покинула Москву, архивы и сокровища империи были вывезены, а когда французская армия предстала перед вратами города, правду скрыть стало уже невозможно. Одни жители обратились в бегство, другие остались в своих домах, веря в то, что французы — в собственных интересах — пощадят Москву. Утром 14-го, губернатор собрал около трех или четырех тысяч человек — главным образом, из низов общества, а, кроме того, среди них было несколько преступников, которых специально отпустили на свободу для данного дела. Им раздали горючие вещества, и полицейским было приказано развести их по городу.
Уничтожение пожарных насосов и бегство гражданских властей вслед за армией послужили сигналом к поджогу города.
Наш авангард, пройдя через весь город, нашел его почти совершенно обезлюдевшим. Жители, запершись в своих домах, там ждали нашего решения об их судьбе. Едва Император утвердился в Кремле, когда вспыхнул Базар
[52], — огромное здание, в котором находилось более 10 000 лавок. И весь следующий день, и все последовавшие за ним все кварталы города полыхали. Сильный ветер способствовали быстрому распространению пожара, его невозможно было остановить из-за столь безжалостного уничтожения пожарных насосов. Правда, некоторые из поджигателей были пойманы и тотчас расстреляны. Они заявляли, что они лишь выполняли приказ губернатора, и безропотно встретили свою судьбу. Дома теперь грабили активнее, отбросив всякую щепетильность, ведь в противном случае они были бы просто поглощены огнем, и, к сожалению, это разграбление сопровождался эксцессами, которые всегда бывают в таком случае. Океан огня, который мы видели из нашего лагеря, тревожил нас, и я решил посетить наш штаб, чтобы выяснить обстановку.
Я вошел в город один, но вскоре огонь перекрыл мне дорогу к Кремлю. Тем не менее, ни опасность гореть заживо, ни погибнуть в руинах сгоревшего дома, не снизили жажды грабежа. По улицам бродили местные жители — изгнанные из своих домов нашими солдатами и пожаром. Одни предались отчаянию, другие были мрачны и молчаливы. Я вернулся в лагерь глубоко тронутый тем, что я видел, и решил уделить все свое внимание своему полку, чтобы максимально облегчить его жизнь и по возможности избавить от страданий, которых я был не в силах устранить совсем. Три дня прошли в инспекциях и смотрах. Я встретился с каждым офицером индивидуально, и лично сам ознакомился с послужным списком каждого из них. Я ознакомился, насколько позволяло наше положение, со всей структурой полка, и свет московского пожара сопровождал все эти мероприятия. Все входы в город были перекрыты, но, поскольку грабежи продолжались, а Москва была нашим единственным источником провизии и других ресурсов, было ясно, что те, кто придут последними умрут от голода. В молчаливом согласии с полковником 18-го полка, мы позволили нашим солдатам принять участие в грабежах. Ведь, в конце концов, необходимо было приложить немало труда, чтобы принести хоть что-нибудь. Возвращаясь, наши солдаты должны были пройти через лагерь 1-го корпуса, стоявшего непосредственно перед нашим, и сохранить свою добычу они могли только выдержав либо нападения его солдат, либо Императорской Гвардии, гренадеры которой хотели унести с собой буквально все. Возможно, никто не участвовал в разграблении города меньше чем мы. По истечении шести дней пожар прекратился, поскольку гореть уже было нечему. Девять десятых Москвы исчезло с лица земли, и Император, который на время пожара удалился в Петровский замок, снова вернулся в Кремль и там ждал переговоров о мире, на который все еще надеялся.
