Тем не менее, не обескураженный потерей Москвы, император Александр усмотрел в ее захвате дополнительный повод для продолжения войны.
Генерал Кутузов, справедливо полагая, что после выхода из Москвы, мы направимся на юг, ушел с Владимирской дороги, и, обогнув Москву, пошел на Калугу и Тулу. Этот марш, озаряемый светом московского пожарища, крайне озлобил русскую армию. Кутузов остановился у Нары, в двадцати пяти лье от Москвы, построил там новые редуты, и таким образом перекрыл подходы к Калуге и Туле. Поэтому, чтобы попасть в южные провинции, нам нужно было победить во второй раз. В то же время русская армия восполнила свои потери за счет новобранцев, пополнила свои ресурсы, и, обновившись, обрела новый боевой дух. Пока русские готовились к новым боям, тема мира была основной темой наших разговоров на аванпостах, и он все еще верил в заключение мирного договора. Король Неаполя в сопровождении авангарда напал на Калугу, где находился укрепленный лагерь русских, а 3-му корпусу было приказано идти на север, на Тверскую и Владимирскую дороги, где находился неприятельский обсервационный корпус.
Впервые во главе своего полка я шел по руинам Москвы. Это было ужасное, и в то же время необычайное зрелище. Одни дома были разрушены до самого фундамента, от других остались почерневшие от дыма и копоти стены. Улицы завалены всевозможными обломками и ужасный запах гари. То тут, то там нам попадались либо особняк, либо храм или дворец, а вокруг — руины и полная разруха. Церкви, особенно, с их разноцветными куполами, пышностью и разнообразием их форм, напоминали нам о былой красоте Москвы. Теперь они стали убежищем для тех, кого наши солдаты выгнали из их уцелевших домов. Эти несчастные, блуждающие, словно призраки среди руин и одетые в лохмотья, прибегали к наиболее тяжким способам, чтобы продлить свое жалкое существование. Иногда они ели сырые овощи, найденные в садах, а иногда разрывали на мелкие куски трупы валявшихся на улицах мертвых животных. Некоторые из них прыгали в реку, чтобы спасти хотя бы часть зерна, выброшенного их согражданами в воду, и которое теперь пребывало в состоянии брожения. Бой барабанов и звуки военной музыки, которые сопровождали наш марш, сделал это зрелище еще печальнее, отождествляя триумф с разрушениями, страданиями и смертью. Пройдя через весь этот огромный город, мы были расквартированы в деревнях на Ярославской и Владимирской дорогах. Меня поселили в усадьбе Кусково, принадлежавшему графу Шереметьеву, человеку неслыханно богатому и баловню судьбы. Его очаровательный дом был разграблен так же, как и другие. Исчерпав ресурсы этой деревни, мы вновь вошли в Москву, и были размещены в пригороде по Владимирской дороге.
Через этот пригород, расположенный в северной части Москвы, протекает река Яуза, впадающая в Москву-реку в центре города. Большинство домов здесь от других отделяют сады или ухоженные участки земли; имелось тут несколько дворцов: остальные дома были построены из дерева. Поскольку почти все они погибли в огне, нам пришлось поселять наши роты на значительном расстоянии друг от друга. Я находился в центре квартала, занимаемого моим полком и вместе со старшими офицерами жил в большом и неплохо сохранившемся каменном особняке. В бальном зале этого дома жило около сорока местных жителей. Я приказал своим солдатам защищать их и как можно более стараться смягчить их страдания. Но что же мы, которые испытывали недостаток во всем, могли еще сделать для этих бедных людей?
С большим трудом мы могли теперь купить черный хлеб и пиво, мясо стало редкостью. Мы отправляли хорошо вооруженные отряды за крупным рогатым скотом в окрестные леса, в которых прятались крестьяне, но очень часто эти отряды возвращались ни с чем. Таково было мнимое изобилие, которое мы приобрели, разорив город. И хотя хлеба и мяса не было, ликеры, сахар и сласти имелись в огромных количествах. Мы щеголяли в мехах, но не было ни обычной одежды, ни обуви, и мы стояли на пороге смерти от голода, хотя и с бриллиантами, драгоценными камнями и другими предметами роскоши окружавшими нас. Обнаружив, что множество русских солдат бродит по улицам Москвы, я арестовал пятьдесят человек, а затем отвел их в штаб.
Генерал, которому я доложил об этом, сказал, что я мог спокойно расстрелять их всех, и разрешил мне поступать так в будущем. Я никогда, однако, не воспользовался этим его разрешением. Нетрудно представить, как беспокойно было в Москве в период нашего там пребывания. Любой офицер и любой солдат могли бы рассказать что-нибудь об этом. Одной из самых ярких историй является та, что повествует о русском, который прятался в руинах какого-то дома и был найден французским офицером. Офицер жестами дал ему понять, что он будет защищать его, и так и поступал некоторое время, но, будучи позже при исполнении приказа, на вопрос другого командующего патрулем офицера он довольно необдуманно ответил: «Я рекомендую вам этого господина». Тот же, вложив совершенно иной смысл в эту рекомендацию и тон, в котором она была высказана, немедленно приказал расстрелять этого несчастного как поджигателя.
В первые дни пожара, молодой немец, студент-медик, нашел убежище в моем бивуаке. У него почти не было одежды, и, казалось, он совершенно потерял голову. В течение трех недель я заботился о нем. Он был очень благодарен мне за это, но ничто не могло излечить его от страха. Однажды я шутливо предложил ему записаться в мой полк. В тот же вечер он исчез, и больше я его никогда не видел.
А русская армия ежедневно укрепляла свои силы, стоя на берегах Нары, и различные партизанские отряды, которых было очень много в окрестностях Москвы, становились все смелее и активнее.
Город Верея подвергся внезапному нападению, а его гарнизон уничтожен. Некоторые войсковые подразделения а также обозы больных и раненых, стремящихся попасть в тыл, были отрезаны от Смоленской дороги. Казаки нападали на наших фуражиров, а крестьяне охотились на мародеров-одиночек. Король Неаполя, лишившийся почти всех лошадей, и солдаты которого были вынуждены питаться только кониной, каждый день посылал к Императору, умоляя его либо подписать мир, либо позволить ему отступать. Но Наполеон ничего не желал ни видеть, ни слышать, и взамен, его генералы получили только весьма странные приказы в ответ на свои просьбы. Например, навести порядок в Москве и защитить крестьян, чтобы они могли привозить свои товары на рынки, и это в то самое время, когда все окрестности были разорены этими же крестьянами, вставшими с оружием в руках против нас самих. Опять же, был отдан приказ закупить 10 000 лошадей в стране, где больше не существовало ни лошадей, ни людей. Затем нам сказали, что мы должны будем зимовать в разоренном городе, где уже в октябре месяце мы умирали от голода. Потом каждый полк получил приказ обеспечить себя зимней одеждой и обувью, а когда их командиры возразили, что у них нет ни ткани, ни кожи, ни других материалов, им сказали, что если они хорошо поищут, то все и найдут. И как бы специально для того, чтобы сделать последний приказ совершенно невыполнимым, дальнейшее разграбление города было строго запрещено, а вся Императорская Гвардия была собрана в Кремле. Имелись и губернатор и суперинтенданты, но прошел месяц, а наше положение никак не улучшилось.
10-го октября войска 4-го корпуса двинулись по Тверской дороге на Дмитров. Тем временем маршал Ней взял Богородск, что в двенадцати милях от Москвы по Владимирской дороге. Несколько дней прошли в строительстве казарм в окрестностях этого маленького городка, они предназначались для зимовки. В этом строительстве не было необходимости, оно не оказало никакого влияния ни на нас, ни на неприятеля. Я не был в Богородске, но вместе с отдельным подразделением своего полка находился в составе экспедиционного корпуса генерала Маршана, на реке Клязьме, между Тверской и Владимирской дорогами. Остальная часть моего полка был с маршалом Неем. Противник, как обычно, после нашего подхода отступил. Генерал Маршан построил небольшой форт на берегу Клязьмы, в том месте, где был атакован и уничтожен один из наших постов. Командование этой маленькой крепостью было поручено весьма талантливому офицеру, как вдруг генерал Маршан получил приказ возвращаться. Теперь мы не сомневались, что армия оставит Москву, поскольку более не намерена была защищать завоеванные ей позиции.
