В течение всего времени, что я пребывал в этой экспедиции, я везде видел одни и те же страдания. У генералов имелись некоторые запасы провизии, у армии же, в целом, ее не было. Крестьяне прятали продовольствие, и не желали отдавать ее нам даже за деньги. Один из солдат моего полка, сын фермера из Кот д’Ор, умер у моего бивуачного костра. Этот молодой человек уже давно страдал от лихорадки, вызванной усталостью и недостатком правильного питания, и, в конце концов, он умер от истощения, и как только он перестал дышать, мы похоронили его у дерева. В его ранце мы нашли письма его матери, трогательные своей простотой. Я очень переживал смерть этого несчастного молодого человека, которого судьба обрекла на смерть так далеко от родины и семьи, в которой он был так счастлив.
Подобные случаи происходили повсеместно и постоянно, и я рассказал только об этом, свидетелем и участником которого я был, как печальном предзнаменовании всех тех ужасных бедствий, которые обрушились на нас. Наш отряд вернулся в Москву l5-го октября. Прошло два дня, а о нашем отъезде не было никаких новостей. 18-го Император назначил 3-му корпусу смотр в Кремле. Он был настолько торжественен и красив, насколько позволяли обстоятельства. Полковники соперничали друг с другом, стараясь изо всех сил представить свои полки как можно лучше. Посторонний зритель никогда не смог бы догадаться, сколько эти солдаты выстрадали и как страдают сейчас. Я убежден, что этот шикарный спектакль укрепил упрямство Императора, подогрев его уверенность в том, что с такими воинами нет ничего невозможного. В общей сложности личный состав 3-го корпуса не насчитывал и 10 000 человек. Г-н де Беранже, адъютант короля Неаполя, представил Императору отчет о стычке, которая состоялась у Винково накануне вечером, в которой наши войска были разбиты и отброшены назад.
Это сражение положило конец перемирию между форпостами. Оно также означало конец всех переговоров, и ускорение нашего отъезда. Император выглядел очень обеспокоенным. Он ускорил процедуру смотра, но все же назначил преемников на освободившиеся посты, а также наградил отличившихся.
Он никогда более не имел более подходящей ситуации, чтобы использовать те средства, которые он прекрасно знал, когда и как надо использовать, когда ему требовалось, чтобы армия приложила сверхъестественные усилия.
Я воспользуюсь этим благоприятным моментом, чтобы упомянуть имена тех офицеров моего полка, активности которых я имел возможность быть свидетелем, которые получили продвижение по службе
[53]. Генерал, командовавший дивизией вюртембержцев и находившийся в подчинении у генерала Маршана, получил титул графа Империи, и денежный бонус 20 000 франков; безусловно, весьма слабая награда и понимание, какие мучения испытывают люди от усталости и лишений, число которых от 12 000 уменьшилось до 800. Едва смотр закончился, полковники получили приказ на следующее утро начинать марш. Я сразу же дал указания касательно загрузки фур полковой провизией. Муку, которую я не мог увезти, я оставил. Мне советовали ее уничтожить, но я не смог заставить себя лишить несчастных жителей того, что можно было бы считать некоторой компенсацией за все то зло, что мы им причинили, и я легко отдал им эту муку. Они благословляли меня, и я принял их добрые слова с волнением и радостью. Кто знает, может благодаря им, мне посчастливилось выжить?
Глава II. От Москвы до Вязьмы
Планы императора. — Уход из Москвы. — Марш 3-го корпуса в Боровск. — Военные операции других корпусов. — Битва у Малоярославца. — Отступать решено по Смоленской дороге. — От Боровска до Можайска, от Можайска до Вязьмы. — Ситуация в нашей армии. — Сражение под Вязьмой.
Последние надежды Императора на мир рухнули, нам оставалось только отступать и снова пересечь Двину и Днепр и воссоединиться со 2-м и 6-м корпусами по левому флангу, и с 7-м и австрийцами, которые прикрывали Великое Герцогство Варшавское на левом. Местность вдоль дороги на Смоленск была разорена и больше не могла нам дать никаких ресурсов. Поэтому был взят курс на Калугу, чтобы потом идти на Боровск и Малоярославец, где располагался противник. Таким вот образом можно было исправить последствия столь неосторожного и длительного стояния в Москве. Победа откроет нам вход в южные провинции, или, по крайней мере, позволит нам отступать на Могилев через Рославль, или на Смоленск, через Медынь и Ельню, по незатронутым войной территориям. 4-й корпус уже выступил на Фоминское
[54], по старой Калужской дороге. Он играл роль авангарда и должен был нанести первый удар.
Перед своим окончательным уходом Император решил отомстить Москве и полностью уничтожить то, что уцелело.
Маршалу Мортье было приказано задержаться на несколько дней с Молодой Гвардией, чтобы защитить марш других армейских корпусов от войск противника, дислоцированных на северном направлении. Согласно другому приказу он должен был взорвать Кремль и сжечь все уцелевшие постройки. Вот так погиб этот несчастный город. Он был сожжен своими детьми, разграблен и уничтожен его завоевателем.
Однако, выполняя эти жестокие приказы, маршал смягчил тем, что уделил много времени и сил больным и раненым — и это делает честь ему как человеку и полководцу.
Ночью 18-го октября фургоны 3-го корпуса собрались в Симоновом монастыре. Никогда еще армия не была обременена таким количеством повозок. У каждой роты была по крайней мере одна телега или одни сани, чтобы везти провиант. Ночи едва хватало, чтоб все это нагрузить и привести в порядок. За час до рассвета все роты моего полка собрались у моей квартиры, и мы начали наш марш. Ночной мрак, молчание солдат, дымящиеся развалины, которые мы попирали нашими ногами, и каждый из нас с тревогой предчувствовал все беды этого памятного отступления. Даже солдаты понимали затруднительность нашего положения; они были одарены и умом, и тем поразительным инстинктом, который отличает французских солдат и который, заставляя их взвешивать со всех сторон опасность, казалось, удваивал их мужество и давал им силу смотреть опасности в лицо. Симонов монастырь, расположенный у Калужской заставы, был весь объят пламенем, когда мы туда приехали. Жгли провиант, который не могли взять с собою, и по небрежности, вполне понятной в это время, полковники не были предупреждены об этом. Во многих фургонах было свободное место, а перед нами горел провиант, который, быть может, спас бы нам жизнь.
3-й корпус собрался и выступил по новой Калужской дороге, так же, как и 1-й корпус и Императорская Гвардия. Мой полк в это время состоял из 1100 человек, а весь 3-й корпус не превышал 11 000 человек. Я думаю, что вся армия, вышедшая из Москвы, состояла не более как из 100 000 человек.
