Как мы проходили мимо деревни Бородино, несколько офицеров решили осмотреть поле битвы. Земля до сих пор хранила свидетельства той битвы. Мертвые солдаты обеих армий все еще лежали на тех места, где они получили свои смертельные раны. Говорили даже, что были даже еще живые. Я едва верил этому, ведь никаких доказательств того, что это правда, никто никогда не предоставлял.
Вечером 29-го октября мы прибыли в Колоцкий монастырь. Он был преобразован в госпиталь, и теперь при нем еще имелось огромное кладбище. Одно из сохранившихся зданий Гжатска тоже стало больницей для наших больных и раненых. Здесь полковникам было приказано найти солдат своих полков. За больными тут никто не ухаживал. Я едва мог войти в здание, в котором все коридоры, лестницы и комнаты были полностью завалены всяким мусором. Я нашел троих солдат своего полка, которых я с большим удовольствием спас, убрав их оттуда.
В Вязьму мы пришли 1-го ноября. Несколько лачуг этого провинциального городка, стали нашим жильем, и, хотя оно было весьма убогим, после двух недель бивуака для нас оно было весьма комфортным. В то же время генерал Кутузов, как только ему стало известно об отступлении французской армии, отправил генерала Милорадовича и всех казаков Платова в погоню за нами, а сам решил пройти основную часть пути по Ельнинской дороге с тем, чтобы достичь Днепра раньше нас. Генерал Милорадович, чей авангард очень близко примыкал к 1-му корпусу, шел параллельно большой дороге, и, таким образом, был в состоянии прокормить свои войска — те места не были разорены так, как те, по которым шли мы. А местные дороги позволили ему опередить наш арьергард, и, таким образом, предвосхитить наше появление в Вязьме.
Императора упрекали, что он не ускорил марш — но люди, а особенно лошади были уже истощены усталостью.
Если бы мы шли быстрее, нам пришлось бы бросить весь наш багаж. Это, несомненно, могло бы предотвратить большие неприятности, но мы тогда еще не были готовы к такой альтернативе.
Наконец, 3-го ноября, генерал Милорадович в одном лье от Вязьмы вышел на главную дорогу и энергично атаковал шедший по этому городу 4-й корпус. Он, а также шедший за ним 1-й, оказались отрезанными от наших основных сил, для воссоединения с которыми они были вынуждены пройти через позиции превосходящего их в кавалерии и артиллерии врага. Другая дивизия русских пыталось овладеть Вязьмой, зайдя со стороны Медыни. К счастью, маршал Ней, который все еще находился в Вязьме, принял необходимые меры. Небольшие речки Улица и Вязьма, огибающие город у дороги на Медынь, облегчили защиту. Дивизия Ледрю заняла позицию на господствующем над этими реками плато, и все попытки врага перейти их, оказались напрасными. Дивизия Разу продвинулась по Московской дороге, чтобы поддержать 1-й и 4-й корпуса. После яростной пятичасовой битвы оба эти корпуса прорвали позиции противника и вновь соединились с нами.
По возвращении в свои квартиры, мы узнали, что 3-й корпус назначен в арьергард вместо 1-го. Эта важная и трудная задача не могла быть возложена на более талантливого генерала, чем маршал Ней, и я могу с уверенностью утверждать, что все мы усердно поддерживали его.
Поведение солдат моего полка во время всех этих боев наполнило меня уверенностью. Я ознакомил своих офицеры ознакомились с этой рискованной, но очень славной задачей, и когда 1-й и 4-й корпус прошли через Вязьму, и мы остались лицом к лицу с врагом, мы были полностью готовы выполнить свой долг и доказать, что достойны тех, кого мы заменяли, поскольку чувствовали, что на карту поставлены не только наша честь и репутация, но и что в наших руках теперь судьба всей армии.
Глава III. От Вязьмы до Смоленска
3-й корпус в арьергарде. — уход из Вязьмы. — Марш на Дорогобуж. — Сражение у Пнево-Слободы. — Исключительный мороз. — Прибытие в Смоленск. — Боевые операции других корпусов.
До сих пор 3-му корпусу, шедшему на некотором расстоянии от арьергарда и не испытывавшему сильного беспокойства от неприятеля, приходилось бороться только с усталостью и голодом. Теперь же он подвергался атакам всей русской армии и мужественно боролся со всякого рода опасностями и смертью. И мы никогда не узнаем, сколько терпения и мужества потребовалось, чтобы выдержать столь суровые испытания.
4-го ноября 3-й корпус вышел из Вязьмы, чтобы занять позицию на опушке леса, у одноименной реки, которая пересекает дорогу к Смоленску.
Правильный выбор позиции и решительность солдат не позволили противнику перейти Вязьму. В течение всего дня неприятель атаковал справа, со стороны дороги на Медынь, генерал Берман, находившийся там, держался до самого вечера.
Две роты моего полка имели честь принимать участие в этой славной обороне. Тем не менее, 4-й и 1-й корпус вернулись в весьма расстроенном состоянии. Я и вообразить не мог, что их потери будут так велики, а неорганизованность столь обширна. Одна только Королевская Итальянская Гвардия пришла в полном порядке, остальные валились с ног от усталости. Множество солдат отстали от своих полков и шли так, словно те были уже распущены — без оружия. Некоторые из них провели ночь среди солдат нашего полка, в лесу у Вязьмы. Я потратил немало сил, чтобы отправить их вперед. Для них было очень важно на несколько часов опережать неприятеля, а кроме того, оставшись с нами, они могли бы затруднить наше движение, а этого нельзя было допустить. Таким образом, в их собственных интересах было исправно нести службу. Но, либо усталость, либо лень, сделали их глухими к нашим советам и уговорам. На следующий день едва рассветало, когда 3-й корпус приготовился продолжать путь. И в этот момент все эти отставшие солдаты покинули бивуаки и собрались присоединиться к нам. Те же из них, кто был либо болен, либо ранен, лежа у костров умоляли не оставлять их на милость врага. Но, не имея возможности взять их с собой, мы сделали вид, что не слышим их мольб, ведь мы никак не могли помочь им. Что же касается тех несчастных, которые покинули свои знамена, но способные воевать, я приказал прогнать их ударами ружейных прикладов, и объявил, что я приказал своим людям стрелять по ним, если они создадут малейший беспорядок во время любого нападения противника. 1-я дивизия 3-го корпуса шла впереди, 2-я дивизия — в арьергарде, каждая дивизия шла левее и позади головы колонны: таким образом, мой полк находился позади всех.
Кавалерия и легкая пехота прикрывали наши фланги, и при выходе из леса на открытое пространство, они имели возможность перемещаться вдоль всей нашей колонны. Каждый генерал и офицер был на своем посту и руководил движением. К вечеру противник, который в течение дня преследовал нас не предпринимая никаких действий, попытался атаковать арьергард у глубокой ложбины у Семлево. Мой полк в одиночку сдерживал авангард русских, у которого было две пушки, и наша стойкость позволила другим корпусам пройти узкое место. Затем прошли мы, оставив перед врагом две роты легкой пехоты. Они присоединились к нам в середине ночи, а 3-й корпус поставил свои бивуаки на возвышенности. Едва мы собрались немного отдохнуть, как русские принялись нас обстреливать: одно из ядер ударило в дерево, под которым я спал. Но никто не пострадал, а в некоторых ротах 18-й наблюдалась кратковременная сумятица. Я всегда замечал, что хотя ночной обстрел и не наносит большого вреда, он воздействует на воображение солдата, заставляет его думать, будто противник успешно наступает. Марш следующего дня немного задержался из-за неудачной попытки казаков атаковать наш обоз, а затем, пройдя три лье, 3-й корпус занял позицию возле деревни Постоялый Двор
[58]. Император желал идти не торопясь, с тем, чтобы сохранить багаж. Напрасно маршал Ней писал ему, что сейчас нельзя терять ни секунды, что непрерывно атакующий арьергард противник все ближе и ближе, что и русская армия идет вдоль наших флангов весьма быстро, и что есть основания думать, что она придет в Смоленск или Оршу раньше нас.
