Безнаказанно процветали все виды злоупотреблений. Склады и лавки были разрушены и разграблены, и, как всегда бывает в таких случаях, ресурсы, накапливаемые месяцами, исчезли в считанные часы. В разгар грабежей люди умирали от голода. 3-й корпус, прибывший в Смоленск позе всех, и по-прежнему оберегавший подступы к городу, были совсем забыт теми, кого он защищал.
Пока мы пытались остановить противника, другие армейские корпуса завершили разграбление складов. Когда же пришла наша очередь войти в город, я не смог найти никакой провизии ни для своего полка, ни для себя. Выбора не было — оставалось только без всякого пополнения продолжать отступление. Наш корпус пополнили 129-м полком и полком иллирийцев, последние были поровну распределены между двумя нашими дивизиями. Это пополнение было весьма кстати, поскольку если при выходе из Москвы 3-й корпус состоял из 11 000 человек, то теперь в нем было около 3000. Вюртембергской дивизии и кавалерии больше не существовало, а от всей артиллерии осталось лишь несколько пушек.
Вот с такими жалкими силами нам предстояло стать перед русским авангардом. Наша армия уже пошла на Оршу, и маршал Ней, оставшись один, расставил войска, чтобы по возможности наилучшим образом защитить Смоленск, и таким образом остановить ход противника.
Я уже ранее рассказывал о Смоленске, о том, что он расположен на левом берегу Днепра, а один его пригород, в виде амфитеатра — на правом берегу. Через него идут дороги на Петербург и Москву.
В тот момент времени он был почти полностью уничтожен пожаром. Мост, переброшенный через Днепр, обеспечивает проход в город, и защищен сильным tête de pont
[60], возведенным на правом берегу.
Утром 14-го ноября, 3-й корпус покинул подходы к Смоленску и так распределил свои войска: 2-я дивизия на tête de pont, 4-й полк охранял Московские ворота, иллирийский полк — Петербургские, солдаты размещались в уцелевших от огня домах. Холод был настолько сильным, что на следующую ночь мои люди, которые находились при исполнении служебных обязанностей на аванпостах, пригрозили покинуть их и укрыться в домах. Я послал к ним нескольких доверенных офицеров, чтобы напомнить этим людям об их долге, но, решив, что мне тоже нужно там быть, пошел вместе с ними и переночевал в их бивуаке. Это был вопрос чести — оборона пригорода была доверена моему полку, и внезапное нападение врага поставило бы под угрозу жизни солдат целой дивизии. Вскоре порядок был восстановлен. Солдаты не остались равнодушны к голосу чести, а те, кто не выдержал страданий и возроптал, впоследствии славной смертью искупили это преступление.
На следующий день, 15-го, состоялся бой, в котором участвовал только мой полк. 2-я дивизия утром получила приказ покинуть правый берег, выйти из города и остановиться на Вильненской дороге, таким образом, оставляя оборону tête de pont 1-й дивизии. 4-й полк, стоявший у входа в пригород далее всех находился от места сбора. Для отзыва разных застав требовалось время, и генерал Разу, который был обязан действовать точно и быстро, начал свой марш, не дожидаясь меня. Я очень быстро присоединился к дивизии. Враг, увидев, что наши аванпосты опустели, сразу же проник в пригород и заставил отставших искать убежища в наших рядах. Я ускорил шаг, но по прибытии к tête de pont, обнаружил, что там все так завалено разными повозками, что ни один человек не смог бы пройти. Оставалось только ждать, хотя ситуация быстро ухудшалась. Русские поставили на холмах две пушки и обстреливали мой полк и повозки. Их пришлось оставить, а тем временем русская пехота и казаки продвинулись вперед. Теперь наше положение стало критическим. В той опаснейшей ситуации необходимо было отразить атаку, которая в случае успеха сделает противника хозяином tête de pont, но не имея поддержки, я не решался задерживать свой полк дольше, с того момента, как я получил приказ отступить. К счастью, появился маршал Ней — его всегда привлекал грохот пушечной пальбы — и приказал мне атаковать врага, изгнать его из пригорода, и, таким образом, выиграть время для очистки прохода. Я ускоренным шагом повел своих людей по снегу и через развалины. Мои солдаты, гордые тем, что на них с крепостной стены смотрят маршал и их товарищи из 1-й дивизии, сражались яростно и с большим жаром.
Русские моментально отступили, они забрали с собой свою артиллерию, но их стрелки были уничтожены, и спустя несколько минут мы были хозяевами всего пригорода. Маршал Ней затем приказал мне не заходить слишком далеко — весьма редко можно было получить от него подобное указание.
Я собрал свой полк за Петербургской заставой, и здесь завязалась яростная перестрелка между нами и русскими, засевшими на соседнем кладбище и не решавшимися оставить свое убежище. Бой продолжался довольно долго, несмотря на то, что русские имели преимущество перед нами в положении, численности и артиллерии. Я снова приказал отойти в город и начал отступление. Оно прошло в полном порядке, и я благополучно привел свой полк к tête de pont. Дух соперничества овладел офицерами, никто из них не был ранен, и я потерял лишь несколько солдат. Сержанта, о котором я ранее рассказывал, как он был понижен в начале нашего отступления, я вернул его прежнее звание, и утром он был убит летевшей в меня пулей — вероятно, предназначавшейся именно мне — и он упал мертвым у моих ног. В то время как 1-я дивизия защищала город, 2-я -16-го ноября, получила небольшой отдых и занималась чисткой оружия. В Смоленске к нам присоединился отряд из 200 французов. Я осмотрел их, и включил в свой полк, который благодаря этому подкреплению стал насчитывать более 500 человек. Мне было больно наблюдать, как много в этом отряде молодых людей, которые уже пострадали от утомительного марша и суровости климата. Наш обоз, который в последнее время несколько опережал нас, ждал нас в Смоленске. Я приказал ему впоследствии двигаться за нами. Другие полковников послали свои багажи вперед, и таким образом сохранили их.
В тот вечер я получил от маршала Нея самые лестные отзывы о моем полка. Я направил их моим офицерам, и уверил их, что они достойны его похвалы. Я тешил себя мыслью, что скоро эта миссия закончится, и Император, несомненно, найдет возможность как можно скорее освободить нас от обязанностей арьергарда. Ведь ни один офицер не был тяжело ранен; 500 солдат 4-го полка по-прежнему оставались в строю, а сколько вытерпели эти люди? Разве не были достойны высшей степени доверия и внимания эти смельчаки, которые в таких суровых условиях продолжали хранить верность своим знаменам, и чье мужество с опасностями и лишениями только увеличивалось. Я гордился заслуженной ими славой. В своем воображении представлял себе тот покой, который они скоро обретут, однако иллюзии быстро разрушаются, хотя даже в этот момент это воспоминание приятно мне, впрочем, это было последнее сладкое чувство, которое я испытал в ходе этой кампании.
Среди больных и раненых в госпитале Смоленска я узнал офицера моего полка, которому пушечным ядром снесло ногу. Я забрал его оттуда. Его товарищи по несчастью остались — им угрожала опасность погибнуть в пожаре, в руинах рухнувшего здания и мстительность русских, поскольку на следующий день 3-й корпус должен был оставить это ужасное место, взорвав крепость и те фургоны с боеприпасами, которые он не мог взять с собой. Этот город уже был превращен в руины. Уцелевшие дома без окон и дверей, комнаты завалены трупами. На улицах — полуобглоданные туши лошадей, чья плоть была поглощена солдатами и местными жителями, разделившие с последними общее несчастье. Я никогда не забуду ту грусть, которая охватывала меня вечерами на этих безлюдных улицах от сильнейшего контраста между отблесками пламени, отраженными белым снегом, и мягким лунным светом. Несколько лет назад я видел этот город во всем его блеске и пышности, и воспоминание об этом стало для меня еще горше от того ужасного зрелища, которое я видел сейчас. На следующий день, когда мы находились уже на марше, несколько мощных взрывов сообщили нам, что Смоленска больше нет на этой земле. Не произнося ни слова, в полной тишине, мы шли по дороге на Оршу. Пушки мы услышали, только пройдя некоторое расстояние, и мы думали, что это 9-й корпус двигается к главной дороге. Ибо как можно было предполагать, что противник уже был на нашем пути и перед нами, и что корпус, который непосредственно шел перед нами, не счел необходимым предупредить нас об этом? Однако вскоре стало ясно, что русская армия, сделав фланговый марш, достигла Красного еще тогда, когда французы все еще были в Смоленске, и теперь была готова помешать нашему прохождению. Император со своей Гвардией, 4-й, а затем и 1-й корпус, последовательно были атакованы 15-го, 16-го и 17-го под Красным. Несмотря на то, что они имели численное превосходство, русская армия одержала победу над нашими изнуренными солдатами, и почти полностью лишила их кавалерии и артиллерии, это совершенно понятно, но все же наше мужество преодолевало любые препятствия. Императорская Гвардия, очистив путь, оставалась в Красном, готовая оказать помощь 4-му и 1-му корпусам. Вице-король и маршал Даву с негодованием отвергли предложенные им условия капитуляции, и им удалось сократить свой путь, пробившись через позиции противника, хотя и заплатив за это остатками артиллерии и обоза, а также потеряв множество солдат. Стремясь придти к Березине раньше неприятеля, Император был вынужден отказаться от 3-го корпуса, и ускорить свой марш на Оршу.
