Таким образом, последний успех, которым мы могли гордиться, был обязан личной храбрости маршала Нея, который считал главным — во что бы то ни стало сохранить свои позиции, и не брезговал принять в этом участие как обычный рядовой солдат.
Когда впоследствии я узнал, какой опасности мы подвергались, я глубоко сожалел, что меня не было рядом с маршалом в той битве, поскольку моим долгом было оставаться с моим полком. 18-й полк и наш в этот день побывали в еврейском квартале и раздобыли там провизии и много водки. Этот вид изобилия таил в себе опасность, поскольку после столь долгого воздержания, любой его избыток может оказаться фатальным. И все же, несмотря на советы полковника Пеллепорта и мои собственные, несколько человек перепились и не могли продолжать с нами путь. Офицеры нашли в Ковно свои portmanteau
[80], но вывезти их все возможности не было, поэтому каждый из них взял только самое необходимое, а остальное бросил. Они были очень счастливы, поскольку ради спасения жизни ничего не жалко.
Днем поступил приказ идти. 3-й корпус выступил вслед за баварцами и остатком дивизии Луазона. Мы покидали заваленный мертвыми и умирающими Ковно. При свете бивуачных костров мы видели лежавших на улице солдат, с полным безразличием смотревших на нас. Мы предупреждали их, что они рискуют попасть в плен, но они молча опускали головы, и еще ближе придвигались к кострам. Местные жители с презрением смотрели на нас. Один из них уже был с ружьем, но я отнял его. Несколько солдат, которым удалось доползти до Немана, умерли перед мостом, за которым, как они надеялись, закончатся их страдания. Дождавшись своей очереди, мы прошли по мосту и, бросив последний взгляд на лежавшую за нами ужасную страну, поздравили себя не только с благополучным выходом, но и с тем, что нам выпала честь оставить ее последними.
По ту сторону Немана дорога на Гумбиннен поднимается по крутому холму. Но едва мы тронулись в путь, как прибежали отставшие от других полков солдаты, которые шли впереди нас и сообщили, что они встретились с казаками. Тотчас пушечное ядро влетело в наши ряды, и тем самым дал нам безошибочно понять, что противник, тоже перешел Неман по льду, что они поставили свою артиллерию на находившиеся перед нами холмы, таким образом, перекрыв дорогу. Это была последняя и внезапная атака, но самым неожиданным было то, какое впечатление она произвела на солдат. В течение всего времени отступления мы тешили себя мыслью, что русские не будут переходить через Неман. Перейдя реку, мы все думали, мы окажемся в полной безопасности — ведь это Неман — древняя и классическая река, которая отделяла Землю от Преисподней. Поэтому вы легко можете себе представить, что мы почувствовали — имея совершенно такую устойчивую мысль — когда увидели перед собой артиллерию противника.
Генералам Маршану и Ледрю в какой-то степени удалось построить батальон, в который вошли 3-й корпус и все имевшиеся отставшие. Им никак не удавалось заставить людей идти вперед, поскольку у одних были неисправные ружейные замки, а другие просто отказывались наступать. Ничего не оставалось, как просто стоять и умирать под огнем вражеских пушек. Но для того, чтобы отступать, надо было сражаться, а такой бой уничтожил бы нас окончательно.
И вот тут, двух офицеров, которые в течение всего отступления, являлись примером для других солдат моего полка, но чье мужество и энергия, в конце концов, исчерпались от голода и лишений, с которыми они так успешно до сих пор боролись, охватила паника. Они сказали мне, что больше не в состоянии ни идти, ни сражаться, что они останутся здесь, сдадутся казакам и вернутся в Ковно как пленники.
Поверьте мне, мои читатели, сколько сил я потратил, чтобы удержать их! С невероятной грустью я рассказываю, как тщетно я взывал к их чувству чести, напоминал им об их мужестве и наградах, которыми оно было отмечено, об их привязанности к полку и боевым товарищам, от которых они хотели теперь отказаться. Я заклинал их — если смерть неизбежна, но, по крайней мере, они встретят ее вместе с нами. Все было напрасно — их единственным ответом были слезы: они простились со мной и вернулись в Ковно.
В тот период времени мы потеряли еще двух офицеров. Один из них, перепившись, отстал, и не мог идти с нами, а другой — которому я помогал и всячески поддерживал, пропал без вести. Мои дух теперь сломан, и я ожидал смерти, которая объединит меня с моими несчастными спутниками. Должен подчеркнуть, что я даже приветствовал бы ее, если бы не мои товарищи, которые до сих пор поддерживали мое желание жить.
Именно теперь, снова появился маршал Ней. Он был совершенно спокоен, и его решение снова спасло нас — в последний раз. Он решил спуститься к Неману и идти в сторону Тильзита, рассчитывая найти перекресток, откуда идет дорога на Кенигсберг.
У этого плана был недостаток — он не скрывал его — что если он сойдет с дороги на Гумбиннен, армия останется без арьергарда, что было особенно плохо, поскольку при этом обрывались его связи с королем Неаполя. Однако выбора не было, и долг подсказывал ему действовать так. Ночная темнота благоприятствовала ему. В двух лье от Ковно, мы покинули берега Немана, и, повернув налево, вошли в лес, на дорогу, которая, как представлялось, приведет нас в Кенигсберг. Многих солдат мы потеряли, поскольку не зная плана и идя поодиночке, они, чтобы попасть в Тильзит, придерживались берега реки. Мы шли всю ночь и весь день и за это время сделали лишь один привал. Белый неоседланный конь, на котором мы ехали по очереди, стал нам большим подспорьем. 14-го декабря, в какой-то весьма неплохой деревне мы остановились на ночь. Здесь я снова потерял двух офицеров; один из них умер ночью, в той же комнате, где спал и я, а другой пропал без вести. Это были наши последние бедствия, ибо, начиная с этой даты, наша ситуация заметно улучшилась. Быстрота нашего марша принесла нам значительное преимущество перед противником. Кроме того, казаки больше не встречались нам на нашем пути, поскольку все они находились на главной дороге. Мы шли по неразоренной стране, имелись и еда, и сани. Затем маршал Ней пошел прямо в Кенигсберг
[81] где мы воссоединились с 20-й, все еще находившейся под командованием генерала Маршана.
Если вы помните, сколько мы натерпелись, вы поймете, как мы были счастливы в эти первые дни среди окружавшего нас изобилия, но судя по нашему виду, мы были достойны скорее жалости, чем зависти. 3-й корпус в настоящее время насчитывал около ста пехотинцев, и около сотни солдат всех рангов, больных и раненых, которых везли на санях. Мороз стоял крепкий, и мы использовали все средства для согрева. Поэтому у евреев, по баснословной цене мы приобрели одежду, которую носят местные жители, ведь евреи думали, что мы везем из Москвы несметные сокровища. А вот в Пруссии местные жители к нам относились ровно наоборот. В их вопросах звучало злорадство, в их сочувствии проявлялась несомненная ирония, и с явным удовольствием они снабжали нас ложными сведениями о передвижениях казаков — часто нам говорили, что они совсем недалеко, а на самом деле, их там и не было. Если кто-либо из наших солдат уклонился от главной дороги, местные крестьяне тотчас разоружали его, и только после угроз их возвращали нам назад.
