19-го августа 3-й и 1-й корпуса перешли через Днепр, продолжая преследовать врага. Маршал Ней
[40] настиг русских у Валутиной Горы, что в двух лье от Смоленска, и после отчаянного сопротивления наголову разбил неприятеля. 8-й корпус получил приказ пересечь реку выше Смоленска для того, чтобы атаковать противника с тыла, но он отставал, и его отсутствие не позволило в этот день достичь полного успеха. Я не знаю причин, по которым он либо шел медленно, либо блуждал неизвестно где, но какими бы они ни были, Император некоторое время очень сердился на герцога Абрантеса
[41], и даже отказался принять его, когда тот наконец появился.
Доблесть, которую проявил в тот день 3-й корпус, было таков, что русские думали, что они сражаются с Императорской Гвардией. Император, который был свидетелем этой схватки, вновь посетил поле боя на следующее утро, и там, окруженный убитыми, он провел смотр участвовавшим в этой битве войскам.
Он похвалил их за доблесть и выразил глубокое сожаление по поводу гибели генерала Гюдена, который был убит, идя во главе своей дивизии. Потом Император наградил всех отличившихся. Только что созданному 127-му полку он вручил орла.
Авангард возобновил преследование противника, а Наполеон вернулся в Смоленск размышлять над новыми операциями.
Наши потери в битвах под Смоленском и Валутино составили более 8000 человек, противник потерял еще больше, и все же это не была одна из тех решающих побед, после которых наступает мир. Мы никого не взяли в плен, и русская армия вновь, поддерживая идеальную дисциплину, отступила.
Многие из нас полагали, что Император остановится и разместит свою армию на участке между Двиной и Днепром, имея главное превосходство в том, что он захватил Смоленск, что и сделало бы его хозяином обоих берегов Днепра. Если бы он последовал этому плану, 10-й корпус еще до окончания кампании захватил бы Ригу. И тогда армия могла бы отдохнуть и восстановить свои силы, было бы сформировано правительство Литвы, и эта провинция могла бы усилить нашу армию своими воинами, на чью преданность вполне можно было рассчитывать.
Возможно, поступить так было бы правильнее всего, но ощущавший себя хозяином положения Император не желал ничего знать: он был настроен на бой и действительно считал, что, энергично преследуя русских по Московской дороге, он рано или поздно вынудит их дать генеральное сражение, результатом которого будет мир. Тем не менее, идя вперед, мы не могли не знать, что будем нести огромные потери. Достаточно было уже того, что мы уже видели — это сожженные и обезлюдевшие деревни, полное отсутствие скота, зерна и фуража. То, как русские поступили со Смоленском, доказывало, что они пойдут на любые жертвы, лишь бы навредить нам.
Шедший в авангарде король Неаполя постоянно жаловался, что его люди вымотаны, а лошади падают от истощения. Солома с крыш была единственной пищей последних, и Мюрат был убежден, что дальнейшее продвижение приведет к полной потере и тех, и других. Однако его мнение проигнорировали, и наступление продолжалось. В Смоленске генштабу выделили несколько дней отдыха, если можно назвать отдыхом жизнь в таком городе. Он горел в нескольких местах, раненые русские погибали в огне, а жители бежали из своих домов. Пожар, в конце концов, был потушен, но уцелевшие дома подверглись разграблению. Среди всех этих беспорядков мы не видели ни одного местного жителя, но потом, прикрытых лохмотьями и умирающих от голода, мы обнаружили их в главном храме. Император был страшно недоволен всем этим. Вечером он избил генерала и приказал собрать гарнизон, который состоял из Императорской Гвардии. Каждому полку был отдан под контроль определенный участок города и строгий приказ остановить мародерство.
Перед отъездом Наполеон учредил администрацию своих новых завоеваний. Он назначил губернатора и интенданта для Смоленской губернии, организовал там второй большой армейский dépôt
[42], а также несколько провиантских складов и больницу.
Армия двигалась тремя колоннами: король Неаполя командовал авангардом, 1-й, 3-й и 8-ой корпуса, а также Императорская Гвардия с генштабом шли вслед за ним по главной дороге. 5-й корпус сформировал правый фланг, а 4-й — левый, между всеми подразделениями поддерживалась дистанция в одно-два лье.
Дорога из Смоленска в Москву пролегает через обширные равнины, иногда встречались небольшие возвышенности. Возле Дорогобужа и Вязьмы есть и леса. Страна густо заселена, поля ухожены, деревни, как это обычно бывает на всей территории России, построены из дерева. В городах дома каменные, в них много церквей и колоколен, иногда нам попадались очень красивые усадьбы, в частности, их очень много в окрестностях Москвы. Путешественник, даже не посмотрев на карту, легко поймет, что он уже за пределами Польши. Евреи исчезли, а русские мужики, хотя и столь же далекие от цивилизации и свободы как и польские крестьяне, более ни в чем на них не похожи. Русские — высокого роста и крепкого телосложения, поляки маленькие и жалкие. Последние стали более грубыми, хотя раньше были просто дикими. Если бы это была обычная война, мы бы могли иметь от России некоторые ресурсы, но в данном случае, русская армию, согласно своему плану сжигала и разрушала все на своем пути. Со своей стороны мы окончательно завершали эти разрушения. Мы никак не могли добраться до неприятельской пехоты. Нашему авангарду оставалось только биться с их легкой кавалерией, которая оказывала сопротивление ровно столько времени, сколько нужно было основным частям, чтобы спокойно отступить.
Король Неаполя отличался от других как активностью, так и храбростью — всегда во главе своего корпуса, он лично направлял огонь своих легких войск и стрелков, в своем своеобразном головном уборе, украшенным плюмажем, отличающим его от солдат и привлекающим внимание противника
[43]. Император, ожидавший каждый день, что русские остановятся и дадут бой, позволил себе быть так настроенным на взятие Москвы, что просто не думал об усталости своей армии, и не осознавал, что он уже утратил с ней свою связь. 25-го генштаб был в Дорогобуже, 26-го и 27-го — в Славково, 28-го около Семлево, 29-го — в одном лье от Вязьмы, 30-го — в Вязьме, 31-го — в Величево
[44], и 1-го сентября — в Гжатске
[45], в тридцати восьми лье от Москвы. Мы не могли удержаться от чувства сожаления, будучи свидетелями уничтожения пожаром маленького городка Вязьма. Проходя по этому городу, Император наткнулся на группу из нескольких солдат, которые грабили склад спиртных напитков — он был подожжен, и это зрелище настолько разозлило его, что он кинулся на расхитителей не просто с упреками, но и с хлыстом в руке.
