* * *
И даже лес зловещий, куда никто не ходит,
В сравнении с Парижем опасность не находит.
О горе тому путнику, чьи мирные дела
На перекрестках города застанет темнота.
Опять закрою двери, ночь уступая сну,
И на закате солнце тихонько провожу.
Давно погасли свечи, и в комнате темно,
Но не сомкнуть мне веки: не спится все равно.
Никола Буало – Парижские трудности (1666 г. нашей эры)
* * *
Ты двери запри.
При свете луны
На прогулку выходят
Вампиры Тьмы.
К Пьеро протрезвевшему
Придут упыри,
Сдерут с него кожу,
Сгрызут до кости.
Популярная песенка, которую распевали в сумерках Парижа
(три с половиной века спустя, в 299 году эры Тьмы)
1. Вторжение
НЕТ БОЛЕЕ УЯЗВИМОГО СУЩЕСТВА, чем спящий человек.
Во сне мы вновь становимся беззащитными новорожденными. Как эта девушка в огромной кровати, слишком широкой для нее.
Вокруг все неподвижно, кроме бутона, постепенно увеличивающегося на пеньюаре. Это кровавая роза с медленно распускающимися лепестками по шелку на уровне пронзенного сердца.
Чем сильнее краснеет цветок, тем белее становится лицо девушки.
Губы бледнеют в считаные секунды.
Цвет лба сливается с оттенком серебристых волос, разметавшихся по подушке.
В глубине удивленно застывших глаз вижу свое отражение, как в зеркале…
…и понимаю: эта молодая усопшая – я!
Я резко вынырнула из сновидений, прижимая руку к груди. К тому самому месту, куда смерть вонзила кинжал.
Кошмар!
Под судорожно сжатыми пальцами бешено билось сердце: я жива!
В унисон с его ударами за тяжелыми портьерами окна неистовствовала гроза.
Я выбралась из потных простыней и прошлась по темным покоям: мне как оруженосцу Короля Тьмы выделили одну из самых больших комнат в Версальском дворце.
На ощупь нашла и опустилась на стул возле туалетного столика, прокрутила колесико тускло дремавшей масляной лампы, разбудив ее. Из полутьмы свет выхватил бронзовые настенные часы, которые показывали пять утра. Стоял конец ноября, а значит, до восхода солнца оставалось еще более трех часов. Я не могла растрачивать впустую ни единой минуты сна – слишком редкой ценности в моей новой жизни оруженосца. Ровно в восемь – церемония большого отхода Короля ко сну. Я должна стоять перед его усыпальницей вместе с остальными пятью оруженосцами.
Я поспешно открыла банку с пилюлями из белой ивы
[1], откуда взяла сразу две штуки, чтобы унять боль, разъедавшую мозг, – постоянный избыток черной желчи приводил к хроническим мигреням…
В ожидании, пока средство подействует и вернет меня в объятия Морфея, я рассматривала свое помятое лицо в зеркале, на золотой раме которого дворцовые мастера выгравировали инициалы Д и Г: Диана де Гастефриш. Имя, под которым я жила при Дворе уже месяц. Имя героини, помешавшей покушению на жизнь Короля. Он не ведал, что мое настоящее имя Жанна Фруаделак, что я не благородная дочь провинциального барона, а простолюдинка, вся семья которой была зверски убита королевскими войсками. Что я приехала в Версаль не с целью служить ему, а чтобы подорвать империю изнутри.
Посреди глухой ночи масштабность моей миссии сокрушала. Я знала, что ложь висит на волоске, и не смела представить, каким мучениям меня предадут, если обнаружат подлог. С момента появления в Версале я жила в постоянной тревоге, мучившей по ночам мрачными сновидениями… вроде сегодняшнего, от которого я проснулась, словно от толчка. Размышляя об этом, я пристальнее вгляделась в свое отражение в поисках черт, которые могли бы меня выдать. Достаточно ли надменна осанка под седой массой волос, заплетенных в косу? Правильно ли поджаты тонкие губы? Достаточно ли презрительны большие глаза?
Я пыталась изобразить гордую баронессу, однако видела в зеркале потерянную крестьянку, сироту, абсолютно одинокую в этом огромном мире…
…только действительно ли одинокую?
Неясное движение в углу зеркала за спиной привлекло внимание.
Нахмурившись, я прощупала взглядом комнату. В глубине, в стороне от слабого ореола, отбрасываемого масляной лампой, царила кромешная тьма.
Но все же почудилось будто одна из бархатных портьер мягко колыхнулась. Точно не сквозняк. Вечером перед сном я закрыла окно.
Внезапная догадка пронзила мозг, словно вспышка молнии, моментально рассеяв головную боль: кто-то проник в мою спальню!
Я застыла на стуле, внутренности живота сплелись в тугой узел.
Ночной кошмар был зловещим предупреждением.
– Кто здесь? – проблеяла я высоким, дрожащим голоском, словно ягненок, ожидающий расправы.
Ответа не последовало, однако портьера прекратила колыхаться. Значит, за ней действительно кто-то прятался!
По телу пробежали мурашки от страха: тонкий шелковый пеньюар не защитит от наточенного клинка или острых клыков. Ткань окрасится в багряный цвет, совсем как в моем страшном сне. Шпага оруженосца далеко от меня – в ножнах в глубине шкафа, в другом конце этой огромной комнаты.
– Предупреждаю: если я закричу, здесь немедленно появятся швейцарские гвардейцы!
Слова прозвучали под аккомпанемент грозы, словно само небо расхохоталось над моими детскими угрозами. Мало того, что снаружи ревела буря, так еще и в вестибюле между моей спальней и дворцовым кулуаром стоял невыносимый шум. Сквозь яростные завывания стихии я едва слышала музыку ночного веселья, подходившего к концу на нижних этажах замка. В этот самый момент под моими ногами, прежде чем отправиться почивать в холодные гробы, благородные вампиры опустошали последние кубки теплой крови. Вместе с ними смертные придворные наслаждались изысканными винами, напиваясь до одури, чтобы после отоспаться в уюте теплых постелей.
