Дама. Собственной персоной.
Та, кто на протяжении нескольких недель терроризировала сотни тысяч жителей.
Та, кто назвалась именем зловещей богини Экаты, покровительницы монстров и колдовства.
Я находилась всего в нескольких метрах от нее, и все же, скрываясь под вуалью, как луна за облаком, она ускользала от меня.
– Мое почтение, мадам, – проговорила я глухим голосом, пытаясь выиграть время, чтобы найти гипотетический путь к спасению.
Слова мрачно и гулко отскочили от стен пещеры. Неподвижные стражники не оставляли шансов на побег. Может, они незаконные вампиры, готовые пустить мне кровь по едва заметному кивку хозяйки? И этот холод, царивший в комнате? Из-за зимы или из-за присутствия бессмертных? Я не понимала, как интерпретировать ощущения. Страх скрутил внутренности живота.
– Вы рассчитываете отправить мою голову Нетленному?
– Я не стану этого делать, Диана де Гастефриш, – просочился сквозь вуаль голос, одновременно нежный и хриплый, как сладкая патока, смешанная с толченым стеклом. – Ты мне нужна живой, а не мертвой.
Живот скрутило еще сильнее. Мои опасения оправдались: я их заложница.
Нельзя позволить суверену найти меня, воспользоваться нашей кровной связью. Владыка Магны Вампирии ни при каких обстоятельствах не должен обрести власть над упырями. По словам Монфокона, такая сила, сосредоточенная в смертоносных руках, навсегда разрушит надежды Фронды!
Возможно, в этом и заключался смысл Безымянного Аркана в моем раскладе карт: если я не могу устранить Даму, то должна умереть сама, чтобы предотвратить худшее.
– Вы убили тысячи парижан, однако решили пощадить меня? Король расценит это как проявленную слабость в вашем с ним противостоянии. Но он оценит истинную силу, если вы пришлете ему мою голову… и увенчает вашу, – намекнула я о собственной казни ради будущих повстанцев, которые подхватят мой факел борьбы.
– Мы ничего не будем отправлять Королю, – резко отрезала Дама с тем же акцентом, что у надзирателя. – Я не настолько глупа, чтобы пускаться в рискованные переговоры с Нетленным. Кроме того, некоторые смертные готовы хорошо заплатить за вас.
Мои губы задрожали:
– Смертные? Какие смертные? Разве… разве я не во Дворе Чудес?
Унизанные кольцами пальцы с длинными пурпурными ногтями приподняли вуаль, демонстрируя лицо неопределенного возраста. Оливковый тон кожи был лишен призрачной белизны бессмертных. Тонкие «гусиные лапки», расходившиеся от уголков черных глаз, густо покрытых тенями, говорили о том, что время властно над ней.
– Нет, ты не во Дворе Чудес.
– А где же тогда?
Женщина пожала плечами:
– Здесь или в другом месте. Какая разница? Лакрима
[42] останавливается там, где пожелает, но никогда в одном месте дважды.
Услышав слово Лакрима, я обратила внимание на слезу в углу правого глаза моей собеседницы. Не настоящую каплю воды, а узор, вписанный в кожу чернилами. Точно такой же украшал лицо надзирателя и, как я только сейчас заметила, всех присутствующих в комнате. Я вспомнила, что уже видела эту странную татуировку раньше: у Орфео была такая же у правого глаза.
– Здесь не вампиры, – пробормотала я. – И вы не Дама Чудес.
– Тьма хранит меня от этого! – скривилась женщина, подняв указательный палец и мизинец, имитируя рога демона.
Таким жестом некоторые жители Крысиного Холма защищались от сглаза.
– Я – Равенна де Тарелла, Крестная Мать Лакримы – самой могущественной преступной организации Парижа.
В памяти всплыли обрывки бесед с Монфоконом: он объяснял, что голова Орфея, должно быть, когда-то принадлежала одному из неаполитанских бандитов… подобных тем, что окружали меня сейчас!
Я находилась совсем не там, где думала, и это перевернуло мой настрой. О смерти не могло быть и речи. Надежда выбраться из подземелья живой восстала из пепла, как птица феникс. Я с бóльшим вниманием принялась осматривать помещение. Несмотря на небольшие размеры, оно было устроено как тронный зал. Крестная Мать по-королевски возвышалась на кофре. Имя Тарелла мне тоже показалось знакомым. Так звали любовника маркизы Вовалонской, той самой, заставившей меня пустить кровь бедной Туанетте.
– Граф Маркантонио де Тарелла не ваш родственник?
– Он – брат моего прапрадеда.
– О, какое интересное совпадение. Мы с графом прекрасно ладим, – выдавив улыбку, солгала я.
Впервые мне пришлось столкнуться с итальянским придворным в конце лета в разгар галантной охоты в садах Версаля. Он и Эдме Вовалонская пытались поймать меня, чтобы выпить кровь. И только благодаря неожиданному вмешательству Александра де Мортанжа, а затем и самого Короля я осталась жива.
Только Крестной Матери необязательно это знать.
– Ну а я просто ненавижу этого bastardo! – проскрипела она, разрушив мои надежды использовать имя графа в свою пользу. – Черт бы побрал его! Дворянский титул, которым он хвастает, – всего лишь гнусная узурпация, ибо он родился таким же простолюдином, как и я, в сицилийской деревне Тарелла.
Боясь усугубить свое положение, я поспешила сменить тему:
– Прошу извинить за то, что приняла вас за Даму Чудес. Я несколько запуталась и подумала, что попала на ее Двор.
Брови Равенны, подведенные черным карандашом, презрительно приподнялись:
– К твоему сведению, настоящий Двор Чудес исчез много веков назад. Именно в это пустующее пространство мы, Лакрима, вошли: в темные тупики, на глубины затерянных переулков, через щели между стенами. Единственный двор бандитов, который остался в Париже, – наш. Двор в изгнании, в вечном движении. Он – неуловим. На протяжении многих поколений мы вымогали деньги, грабили, убивали под прикрытием ночи.
Крестная Мать напрасно игнорировала новый Двор Чудес. Она, должно быть, была удивлена не меньше полиции и простого народа, узнав, что он таинственным образом вновь появился в недрах Парижа, спустя столетия после того, как исчез Двор исторический. Неожиданно возникшая конкуренция в мире преступности и террора, конечно, застала ее врасплох.
– Дама Чудес тоже не стесняется в вымогательстве, грабежах и убийствах, – заметила я.
Лицо сицилийки исказилось от гнева: я попала в уязвимое место.
– Пусть Тьма заберет эту ведьму! С тех пор как она появилась, трактирщики и постоялые дворы отказываются платить причитающийся нам налог на защиту. Даже Гран Шатле не желает отдавать дань уважения.
Я вспомнила трактирщика из Тампль. Он тоже сначала принял нас за сборщиков «налога на защиту». Тогда я ошибочно подумала, что это очередной из бесконечной череды налог Факультета. Однако то была цена, в обмен на которую бандиты оставляли лавочников в покое.
