– Пощадите мою подругу! Ваша заложница – я!
– Это решать Крестной Матери.
Он схватил меня за руку и вытолкнул из камеры. Наоко ожидала меня на пороге под зорким взглядом бандита. Ей тоже связали руки, как и мне. Длинные царапины проступали на тонком фарфоре ее щек, на лбу выделялся большой синяк. Однако ее аккуратный пучок остался нетронутым: замысловатые заколки надежно фиксировали его.
Разбойники повели нас по незнакомым кулуарам в новый, импровизированный тронный зал. Как и во время первой аудиенции, Равенна восседала в одеянии сицилийской вдовы на кофре с сокровищами, покрытом тигриной шкурой. Злобные стражники выстроились вдоль стен.
– Вот виновницы, Мадрина,
[48] – объявил Джузеппе. – Ответственные в смерти Джиджи и Чезаре.
Сицилийка подняла вуаль, чтобы лучше рассмотреть нас темными, густо накрашенными, непроницаемыми глазами.
– Кто из вас стрелял?
– Я, мадам, – смело ответила Наоко, делая шаг вперед.
– Да, она стреляла, только не в ваших людей! – с криком вмешалась я. – В них стреляли люди с другой стороны: приспешники этого сеньора Серпана. Моя подруга не виновна, она не пролила ни капли Лакримы!
Атаманша подняла руку, унизанную золотыми перстнями:
– Taci! Помолчи! Я задала вопрос, чтобы поздравить стрелка. Нужно иметь острый глаз, чтобы так метко прицелиться в тумане.
Мои препирания потухли в горле. Адепт медитации и боевых искусств, Наоко, несмотря на внешность хрупкой куклы, действительно прекрасный стрелок и отличный боец. Я сама наблюдала в «Гранд Экюри» ее отшлифованные рефлексы.
– Жаль Джиджи и Чезаре. Но таковы риски работы. Они были им известны. Мы не будем оплакивать их.
Я кивнула, вспомнив суровый кодекс чести Лакримы, который мне объяснил Джузеппе. Ни одно лицо присутствующих не выдало ни малейшей печали, как будто одной вытатуированной слезы достаточно, чтобы раз и навсегда в жизни выразить траур и горе.
– Кроме того, наши братья пали не напрасно, – продолжала Равенна. – В результате перестрелки клиенты убежали, бросив золото. Я его забираю от имени Лакримы: это цена за кровь убитых!
Она указала на джутовый мешок у своих ног, где блестели слитки. На некоторых из них все еще темнели бурые пятна засохшей крови.
– Мы заработали деньги, не отдав заложника, и что еще лучше – получили второго!
Она оглядела Наоко, задержав оценивающий взгляд на драгоценных жемчужных булавках в пучке, на тонком шелковом платье, которое выглядывало из-под накидки.
– Ты стоишь слитков золота, левантинка. Скажи мне, кто ты? Есть ли у тебя родственники, готовые расстаться с деньгами?
– Меня зовут Наоко Такагари. Я дочь японского дневного посла в Версале. – Наоко опустила глаза, слегка скрытые под бахромой черной челки. – Но я не знаю, сколько отец будет готов заплатить за меня.
Подруга не скрывала, что у них натянутые отношения с отцом, не заботившимся о дочери с тех пор, как умерла ее мать при родах. С самого детства и до ранней юности секрет мальбуша не позволял Наоко с кем бы то ни было сблизиться. Даже с родным отцом. Ее тоже можно считать сиротой, как и меня.
Равенна скривилась:
– Дипломаты – худшие из скряг, это хорошо известно! Ненавижу иметь с ними дело. От них всегда бесконечные неприятности. Чем меньше дел с Версалем, тем лучше я себя чувствую. Вот почему я не обсуждала с Королем выкуп головы его оруженосца. Придется вам обеим найти другое применение.
Она поднялась со своего импровизированного трона, продемонстрировав крупное тело. В нос ударил удушливый до одури парфюм, смешанный с пьянящим ароматом масла туберозы и затхлым запахом холодной сигары.
– Хм… – бормотала она, не стесняясь разглядывая Наоко. – Ты не лишена экзотической пикантности. – Знаю роскошный бордель в Ницце, готовый заплатить хорошие деньги, чтобы заполучить гейшу в свой гадюшник.
– Даже не думайте об этом! – воскликнула я.
– Для тебя действительно не думаю. Ты красива, но твой бунтарский характер отпугнет всех клиентов, не говоря уже о твоей преступной склонности убивать своих любовников… – Она сощурила глаза, как старая змея, подглядывающая за своей жертвой. – …Хотя есть мазохисты, которым такая наглость может понравиться. Каждому по вкусу.
Ярость прилила к груди: эта старая сводня торговала людьми, как головами скота. Несмотря на благочестивые намерения отгородиться от нечисти, ее душа так же черна, как и души вампиров.
– А этих утонченных перламутровых украшений как раз не хватает в моей коллекции.
Атаманша поднесла длинные яркие ногти к булавкам и заколкам, которые надежно скрепляли безупречный пучок Наоко.
– Нет! – вскрикнула подруга, отпрыгнув назад и ловко ударив стоявшего рядом стражника.
Я знала: не из-за булавок взбунтовалась подруга. Она скрывала мерзость, притаившуюся на ее затылке. Если суеверные Лакрима узнают о мальбуше, они отправят Наоко не в бордель, а на бойню.
– Так ты тоже, оказывается, злобная и свирепая! – воскликнула сицилийка. – Эти украшения – часть твоего очарования. Я продам их жителям Ниццы и попрошу за них хорошую цену.
Женщина щелкнула пальцами.
– Козимо, отведи ее обратно в камеру и позови повитуху, чтобы в надлежащем виде составить свидетельство о девственности, дабы поднять цену.
Бандит схватил Наоко. Подруга бросила на меня взгляд, полный отчаяния. Я словно увидела глаза Бастьяна перед тем, как шпага старого барона де Гастефриша заставила их навсегда закрыться. В то время я ничего не могла сделать, чтобы спасти любимого брата.
– Подождите! – выкрикнула я. – Отпустите ее! Я… я сделаю все, что вы захотите.
Крепкие руки Джузеппе удерживали меня. Равенна метнула презрительный взгляд.
– Все, что я захочу? А что ты можешь предложить?
Я хрипло выдохнула:
– Графа Маркантонио де Тарелла.
Изумление застыло на пресыщенном, видавшем многое, лице сицилийки.
– Знаю, ваш прапрадядюшка предал Лакриму сто лет назад. Джузеппе рассказал мне. Также известно, что с тех пор, как он покинул братство, вы мечтаете убрать его.
– Не просто покинул братство! – рявкнула Равенна. – Он сбежал задолго до моего рождения, забрав с собой сокровища Лакримы, с помощью которых сколотил состояние и имя при Дворе. Этот первоклассный лизоблюд мертвых дошел до того, что согласился на трансмутацию! Заплатил золотом Факультету за графский титул, чтобы избежать вендетты бывших братьев по оружию. И прилепил мушку в угол глаза, чтобы скрыть татуировку и следы прежней жизни. Мои предки распространили договор, обещав награду за его напудренную голову. Ах! Сгораю от желания отсечь ее, чтобы наказать за предательство! Но он скрывается в Версале вместе с другими кровопийцами и добраться до него невозможно.
