– Да, он трансмутировал ее, и клянусь, это было мерзкое зрелище! У кровососов отвратительные обычаи! Он обескровил ее как свинью в номере Пандемониума – шикарнейшего отеля в Париже. Как и везде, у нас там есть лазейки. Так вот, когда он освободился от бо́льшей части своей крови, чтобы влить ее в тело Плюминьи, мы на него напали. Мне не хватило секунды, чтобы вогнать кол в его сердце! Мерзавец сбежал!
– А Ифигения? – затаив дыхание, спросила я.
Он отмахнулся от вопроса рукой и тут же, воспользовавшись случаем, положил ее на мое бедро.
– Трансмутированная? Мы оставили ее, бросившись за Маркантонио. Эта несчастная пополнила стадо незаконных кровососов. Большинство из них не живет дольше нескольких месяцев. Их истребляет, как крыс, Факультет. Сейчас от нее, конечно, остался лишь прах. Мир уже забыл имя Ифигении де Плюминьи или сестры Амаранты, как ее называли в Неизлечимых.
Я вскочила на ноги, как ошпаренная, вырвавшись из цепких рук Джузеппе, и изо всех сил стараясь успокоить учащенное сердцебиение.
– Что с тобой? – сконфузился неаполитанец. – Прости, я, наверное, поторопился. Просто хотел поделиться с тобой человеческим теплом, прежде чем ты пойдешь на задание.
– Очень мило! Я уже согрелась, – проскрипела я сквозь зубы. – И готова смело встретиться с холодом. Мне пора отправляться на бал.
* * *
Я шла по парижским улицам, заваленным серым снегом. Лакрима выпустила меня на свободу где-то на севере города, проведя, как обычно, через лабиринт кулуаров с мешком на голове. Разбойники снабдили меня толстым плащом взамен моей накидки, оставленной в руках Тристана, и вернули котомку.
Вместо того чтобы сразу вернуться на постоялый двор «Желтый Кот», встретиться с оруженосцами и подготовиться к балу, я решила сделать крюк и нанести визит в хоспис Неизлечимых.
Впервые услышав о сестре Амаранте, умершей недавно, я представляла монахиню в возрасте. Никогда бы не подумала, что эта молодая женщина чуть старше меня и тем более сестра Эленаис!
Нужно выяснить, почему Вермильона рассказывала нам, что покойная умерла от нападения упыря, хотя на самом деле исчезла после трансмутации. Действительно ли сестра «Последнего Пути» верила в эту историю? Или намеренно солгала нам? И если да, то почему скрыла правду?
В хосписе витала тайна. Предчувствие, ощутимое и болезненное, сдавило грудь так, что стало трудно дышать. Связан ли секрет с Дамой Чудес? Три недели назад мы начали наши поиски с Неизлечимых, куда каждый день привозят десятки жертв. Но ушли с пустыми руками. Пришло время вернуться, чтобы выяснить все до наступления Ночи Тьмы.
Однако нужно торопиться: у меня имелось более срочное дело, от которого зависела судьба Наоко.
Был почти полдень. Всего несколько часов оставалось до большого бала в Лувре, где мне предстояло убить графа Тареллу, того самого, который трансмутировал Ифигению!
От количества задач разрывался мозг. «Неизлечимые», Лувр… Все менялось с головокружительной быстротой.
Запыхавшись, с лопающейся от вопросов головой, я наконец оказалась на площади хосписа, запруженной еще бо́льшим количеством биваков солдат и драгун, чем в прошлый раз. Над толпой стелилось облако дыма от разожженных тут и там костров.
Я постучала дверным молоточком. Как и три недели назад, в глазок посмотрела сестра Пурпурина, привратница.
– А, это снова вы? – проворчала она, прищурившись.
– Откройте! Мне необходимо поговорить с преподобной матерью!
Женщина с усилием открыла дверь, занесенную снегом. Она выглядела измученной. Под глазами нависли мешки. Серая ряса, выпачканная слякотью и грязью, похоже, не чистилась несколько дней.
– Не самое подходящее время для визита. Хоспис переполнен пациентами с тех пор, как снабжение города прекратилось.
Действительно, двор хосписа наводнили нищие, толпившиеся перед жаровнями у наспех сооруженных палаток. Монахини из больших кастрюль разливали горячую похлебку в миски окоченевших несчастных.
– Мы перегружены, – ругалась сестра Пурпурина. – Настолько, что вынуждены запихивать больных по двое на кровать в крыло для инвалидов, а душевнобольных по четверо в камеры психиатрического крыла. Наши погреба тоже не бездонны. Скоро они опустеют, как зернохранилища Монмартра. И все – по приказу Короля!
Она пробуравила меня злым взглядом, будто я, будучи оруженосцем, лично несла ответственность за радикальные решения Нетленного.
– У меня много дел, – сухо отрезала сестра. – Дорогу к кабинету преподобной вы знаете.
С этими словами женщина подчеркнуто неучтиво отвернулась, чтобы вернуться к своим обязанностям.
В кулуарах огромные очереди из тощих и изможденных бедняков, длиннее, чем во внутреннем дворе, искали тепла и защиты. Старики, калеки, больные: все те, кого один день без еды мог отправить на небеса. Их жалобные стенания смешались с криками лунатиков. Я пробиралась между нищими и монахинями, дрожа то ли от холода, то ли от страха. Получив корочку хлеба, большинство отказывались покидать стены хосписа.
– Пожалейте, сестра! – умолял старик с уродливыми глазами, цепляясь за рясу монахини. – Ночь Тьмы наступит завтра! Мой глинобитный дом в Вожираре прогнил, как мои старые кости. Он не устоит перед нечистью. Позвольте мне остаться! За этими прочными, каменными стенами, возможно, я выживу.
– Эти стены слишком малы, чтобы вместить все несчастья Парижа, – хриплым от усталости голосом возразила монахиня. – Теперь, получив еду, ты должен уступить место другим.
Бедняк закатил рваный рукав, обнажив посиневшую от холода рахитичную руку:
– Вам нужна кровь, не так ли? Можете брать сколько угодно, только оставьте меня в безопасности, ради Тьмы!
– Слишком частая пункция убьет тебя вернее, чем нападение упырей, старик. И тогда ты останешься в безопасности нашего морга!
Морга? Где предположительно хранятся останки сестры Амаранты? Может, я сначала пойду туда, прежде чем нанести визит преподобной?
Я свернула в конце коридора и, вместо того чтобы подняться наверх, вошла в узкий коридор под главной лестницей. Здесь никого не было, ни монахинь, ни пациентов.
Бездонный мрак.
Я потерла трутовое огниво и, освещая слабым пламенем дорогу, спустилась по скользким ступеням, по которым не так давно нас вела сестра Вермильона.
Мертвую тишину крипты не нарушали стоны и мольбы с поверхности: здесь царило гробовое спокойствие. Я вошла под вековые своды, вдыхая влажный воздух, насыщенный ароматами трав.
Холодные камеры на правой стене, ранее пустовавшие, теперь стояли заполненными, как результат участившихся нападений упырей и ограничений, наложенных Королем. Ниши на левой стене равнодушно наблюдали за этой гекатомбой, как бесстрастные черные глаза, в каждом из которых находился гроб бывшей монахини.
